Пол Андерсон - Тау - ноль

Он сел, нахмурившись.

— Не понимаю, о чем ты. Люди узнают друг друга, живя вместе. Ты знаешь, что я восхищаюсь классическими художниками, Рембрандтом и Боунстеллом, и безразличен к абстракционизму или хромодинамике. Я не очень музыкален. У меня казарменное чувство юмора. Мои политические взгляды консервативны. Я больше люблю tournedos, чем филе миньон, и хотел бы, чтобы резервуары снабжали нас почаще и тем, и другим. Я играю в скверную игру покер — или играл бы, если бы здесь, на борту корабля это имело хоть какой-то смысл. Я очень люблю что-то мастерить, и делаю это хорошо, так что я буду помогать делать лабораторные устройства, как только проект получит развитие. Прямо сейчас я пытаюсь читать «Войну и мир», но все время засыпаю. — Он ударил по матрасу. — Что еще тебе нужно знать?

— Все, — печально ответила она.

Она жестом обвела комнату. Ее платяной шкаф как раз был открыт, демонстрируя невинную суетность ее лучших нарядов. Полки были до предела забиты ее личными сокровищами — потрепанный старый экземпляр Беллмана, лютня, дюжина картин, ожидающих своей очереди оказаться на стенах, маленькие портреты ее родных, фигурка Хопи кахина…

— Ты не взял с собой ничего личного.

— Я путешествую по жизни налегке.

— По трудной дороге, надо полагать. Может быть, однажды ты доверишься мне. — Она подвинулась к нему. — Не думай сейчас об этом, Карл. Я не хочу беспокоить тебя. Я снова хочу, чтобы ты был во мне. Ты знаешь, наше партнерство перестало быть вопросом удобства и дружбы. Я в тебя влюбилась.

Когда была достигнута соответствующая скорость, «Леонора Кристина», устремившаяся из окрестностей Земли по направлению к знаку Зодиака, управляемому Девой, вырвалась на свободу. Устройства разгона остыли. Она превратилась в еще одну комету. На нее действовали только силы гравитации, замедляя ее стремительный бег.

Так и было задумано. Но эффект должен был поддерживаться минимальным, поскольку погрешности межзвездной навигации достаточно велики. Поэтому Команда — профессиональные космонавты, в отличие от научного и технического персонала — работала в жестких временных рамках.

Борис Федоров вывел наружу бригаду. Их задание было сложным. Нужна сноровка, чтобы работать в невесомости, и не исчерпать все силы, управляя инструментами и телом. Даже самые лучшие и опытные иногда теряли сцепку подошв с корпусом корабля. Тогда космонавт, ругаясь, улетал в пространство, испытывая головокружение от центробежных сил, пока его не останавливала страховочная веревка и он не добирался по ней обратно.

Освещение было скверным: нестерпимый блеск на солнце, чернильная темнота в тени, если не считать лужиц нерассеянного света от фонариков на шлемах.

Слышимость была не лучше. Слова с трудом пробивались сквозь звуки затрудненного дыхания и пульсирующей крови внутри скафандра, а также через космический шум в шлемофоне. Поскольку в скафандрах не было системы очищения воздуха, сравнимой с корабельной, газообразные отходы устранялись не полностью. Они накапливались в течение часов, пока работающий космонавт не оказывался в дымке испарений пота, воды, углекислого газа, сероводорода, ацетона… и его белье, насквозь мокрое, не прилипало к телу… и он смотрел на звезды утомленными глазами сквозь фасетчатый щиток, а головная боль лентой обвивала его голову.

Тем не менее, бассердовский модуль — рукоять кинжала с шишкой — был отсоединен. Отвести его в сторону от корабля было тяжелой и опасной работой. Лишенный трения и веса, он все же сохранял каждый грамм своей значительной массы инерции. Ее было так же тяжело остановить, как и привести в движение.

Наконец он оказался за кормой на кабеле. Федоров сам проверил его положение.

— Готово, — буркнул он.

Его люди присоединили свои страховочные веревки к кабелю. Федоров сделал то же самое, поговорил с Теландером на мостике и отключился. Кабель втащили обратно на корабль, а вместе с ним бригаду инженеров.

У них были причины торопиться. Пока модуль следует за кораблем по той же орбите, но потом начнут действовать дифференциальные факторы. Они скоро вызовут нежелательное смещение в относительных центровках. Но все должны быть внутри корабля до начала следующего этапа процесса.

«Леонора Кристина» распростерла паутины своих черпающих полей. Они сверкали в свете солнца — серебро на фоне звездной черноты. Издалека корабль напоминал паука, одного из крошечных искателей приключений, которые отправляются в полет на бумажных змеях, сделанных из росистого шелка.

Внутренняя энергетическая установка «Леоноры Кристины» питала энергией генераторы черпающих полей. От их управляющей сети исходило поле магнитогидродинамических сил — невидимых, но действующих на протяжении тысяч километров; динамическая взаимная игра, а не статичная конфигурация, тем не менее, поддерживаемая и подгоняемая с точностью, близкой к абсолюту; невероятно сильная и невероятно сложная.

Поля охватили дрейфующее бассердовское устройство, привели его в микрометрически точное положение по отношению к корпусу корабля и зафиксировали на месте. Капитан Теландер осуществил последнюю проверку с Патрулем на Луне, получил «добро» и отдал команду. С этого момента инициатива перешла к роботам.

Невысокое ускорение, с которым корабль шел на ионном двигателе, придало ему скромную скорость, измеримую в десятках километров в секунду.

Ее хватило, чтобы запустить межзвездный двигатель. Имеющаяся энергия возросла на невообразимое количество порядков. При полной единице гравитации «Леонора Кристина» начала движение!

В одной из садовых комнат стоял обзорный экран, обращенный вовне.

Чернота и бриллианты, обрамленные папоротником, орхидеями, нависающей фуксией и бугенвилией, шокировали взгляд. Фонтан звенел и сверкал. Здесь воздух был теплее, чем в большинстве мест на борту; влажный, полный зелени и благоухания.

Бассердовские системы еще не были развиты до ровного движения электрических ракет. Корабль постоянно вздрагивал. Вибрация была слабой, на пределе заметного, но она проникала сквозь металл, кость, а, быть может, и сны.

Эмма Глассгольд и Чи-Юэнь Ай-Линг сидели на скамейке среди цветов.

Они прогуливались по кораблю и разговаривали, нащупывая путь к дружбе.

Однако, войдя в сад, обе умолкли.

Внезапно Глассгольд вздрогнула, словно от боли, и отвернулась от экрана.

— Напрасно мы сюда пришли, — сказала она. — Давай уйдем.

— Почему? — удивленно спросила планетолог. — По-моему, здесь чудесно.

Это лучше, чем голые стены, которые мы сделаем приятными для глаз не раньше, чем через много лет.