Пол Андерсон - Царица воздуха

— И что ты станешь делать?.. — в голосе юноши была неуверенность.

— Сначала вот это, в качестве приглашения… — Шеринфорд щелкнул выключателем. — Готово. Я ослабил защиту против чтения мыслей и насылания иллюзий. Надеюсь, что по крайней мере вожди поймут, что она исчезла. Это укрепит их доверие.

— А потом?

— Потом посмотрим. Хочешь поесть или напиться?..

В течение последующего времени Шерринфорд старался разговорить Пасущего Туман, узнать что-нибудь о его жизни.

Ответы, полученные им, были скупыми. Он убавил внутренний свет и посматривал вокруг. Так прошло несколько долгих часов.

Она закончились воплем радости, наполовину рыданием, вырвавшимся у юноши. Из леса показался отряд Древнего Народа.

Некоторые из них были видны яснее, чем позволял свет звезд и северного сияния. Один был впереди, верхом на белом олене, с украшенными гирляндой рогами. Он был похож на человека, но совершенно неземной красоты, с серебристо-русыми волосами, ниспадавшими из-под гребнистого шлема, с холодным, гордым лицом. Плащ трепетал за его спиной, словно крылья.

За ним, справа и слева, ехали двое с мечами, на которых мерцало пламя. Над ним носились крылатые твари, трепеща и хлопая. Возле них тянулся едва видимый туман. Те, кто стоял дальше за вождем, среди деревьев, были трудно различимы. Но двигались они, словно ртуть, будто под звуки арф и труб.

— Владыка Луигхейд!.. — Гордость и торжество звучали в голосе Пасущего Тумана. — Сам ее Узнающий…

Никогда Шерринфорду не доводилось испытывать столь великий соблазн нажать пусковую кнопку генератора защитного поля… Вместо этого он опустил секцию верхнего купола, чтобы доносились голоса. В лицо ему ударил порыв ветра, принесший аромат роз — как будто из матушкиного сада. За его спиной в глубине машины. Пасущий Туман рвался из веревок, чтобы увидеть наступающих.

— Позови их, — сказал Шерринфорд. — Спроси, хотят ли они говорить со мной.

Непонятные, словно голос флейты, слова перелетели туда и обратно.

— Да, — перевел юноша. — Владыка Луигхейд будет говорить. Но я должен сказать, что уйти тебе никогда не позволят. Не сражайся с ними, уступи. Выйди. Ты ведь не знаешь, что значит жить, пока не побываешь сам в Кархеддине, под горами…

Аутлинги приблизились.

Джимми замерцал и исчез. Барбро держали сильные руки на широкой груди. Словно бы лошадь мерно скакала под нею.

Это мог быть конь, хотя здесь их держали очень немногие, для спорта или из любви. Она ощущала, как ветки хлещут по ее бокам, шелестят, расступаясь, листья, как гулко ударяют о землю копыта, тепло и запах жизни клубились в темноте вокруг нее.

Тот, кто держал ее, мягко сказал:

— Не бойся, милая. То было видение. Но он ждет нас, мы едем к нему…

Ей смутно помнилось, что она должна чувствовать ужас или отчаяние, или что-то похожее. Но эта память была где-то далеко: сейчас ее омывало ощущение, что ее любят… Покой, покой, дремота в тихом предчувствии радости…

Скоро лес раступился. Они пересекли поляну, где серые валуны громоздились в лунном свете, а их тени колебались, отражая переливы северного сияния. Порхлики танцевали, как крохотные кометы, над растущими у валунов цветами.

Впереди маячил пик, вершиной упиравшийся в облака.

Барбро удалось глянуть вперед. Она увидела голову лошади и со спокойным изумление подумала: «Боже, да ведь это Самбо, который был у меня в детстве…» Взглянув вверх, она увидела и мужчину. На нем был черный плащ с наброшенным капюшоном, под которым смутно виднелось лицо. Полушепот, полукрик вырвался у нее: «Тим…»

— Да, Барбро.

— Я похоронила тебя…

Его улыбка была бесконечно нежной.

— Не думай, что мы лишь то, что покоится в земле… Бедное, истерзанное сердечко. Та, что позвала нас — Целительница Всех. А теперь отдыхай и смотри сны.

— Сны… - сказала она и попыталась повернуться, приподнявшись. Но усилие было слабым. Почему ей надо верить пыльным сказкам об… атомах и энергиях, сказкам, никогда не доходившие до ума… когда Тим и конь, подаренный отцом, несут ее к Джимми?.. Ведь тогда все прочие вещи — злые выдумки, а это, неужели это ее первое пробуждение?

Как будто прочитав ее мысли, он прошептал:

— В стране Древнего Народа есть песня. Это Песня Мужей.

— Мне непонятно, — сказала она.

Он кивнул.

— Тебе придется понять многое, милая, и мне нельзя будет встретиться с тобой снова, пока ты не поймешь этих истин. Но в это время с тобой будет наш сын.

Она попыталась поднять голову и поцеловать его. Он он удержал ее.

— Не сейчас, — сказал он. — Ты еще не принята в число подданных Владычицы. Мне не следовало приходить за тобой, но она оказалась слишком милостивой, чтобы запрещать. Лежи, лежи…

Время летело. Конь мчался неутомимо, не запинаясь, вверх, в горы. Один раз она различила несущееся мимо войско и подумала, что они движутся на последнюю чудесную битву против… кого? Того, кто там, на западе, лежит, закованный в печаль и железо. Потом она спросила себя, как имя того, кто привел ее в страну Древней Правды?

Наконец между звезд встали высокие шпили, между звезд волшебных и неярких, чей шопот утешает нас после смерти. Они въехали во двор замка, где недвижно горели свечи, плескались фонтаны и пели птицы. В воздухе плыл густой аромат брока и перикуп, руты и роз, потому что не все, что пришло с человеком, было плохим. Во всем великолепии Живущие ждали встречи с нею. Ровно и красиво плыли вверху пааки; среди стволов мелькали дети; веселье оттеняло легкую грусть музыки.

— Мы приехали… — Голос Тима неожиданно и необъяснимо заскрежетал. Барбро не поняла, как он спешился, не выпуская ее. Она стояла перед ним и видела, что он шатается.

Ее охватил страх.

— Ты цел?.. — Она схватила его руки. Они были холодными и шершавыми. Куда исчез Самбо? Ее взгляд скользнул под капюшон. Здесь, при более сильном свете, она могла ясно видеть лицо своего мужа. Но оно размывалось, теряло отчетливость, менялсь… — Что случилось, что не так?..

Он улыбнулся. Эту ли улыбку она так любила? Невозможно припомнить…

— Я-яя… я должен… идти… — прогудел он, так тихо, что она едва расслышала. — Еще не время для нас… — Он освободился и повернулся к фигуре в плаще, появившейся рядом.

Туман закружился над их головами.

— Не смотри, как я уйду… — попросил он ее. — Снова в землю… Для тебя это смерть. Когда придет наше время… Вот наш сын!

Ей пришлось отвести взгляд. Упав на колени, она раскрыла объятья. Джимми влетел в них, как теплый, увесистый снарядик. Она взъерошила его волосы; она целовала его шейку; она смеялась, плакала и несла глупости; и это был не призрак, не украденный у нее кусок памяти. А когда она огляделась, садов уже не было. Но это ничего не значило.