Юрий Брайдер - Бастионы Дита

Клоаку я покинул уже не таясь, но совсем не в том месте, где спустился. Впрочем, столь примитивная уловка вряд ли могла обмануть тех, кто дважды безо всякого труда выследил меня под землей, но облегчать их труд я не собирался. Посмотрим еще, где сподручней затеряться — в подполье, с темными, но известными наперечет путями, или на городских улочках и задворках, пути по которым неисповедимы.

За время моего подземного сидения город не стал симпатичнее. Заплаты на его шкуре так и бросались в глаза. Вот дом, трижды разрезанный по вертикали и трижды достроенный из камня другой фактуры и формы. Вот в булыжную площадь вдается клин серой пемзы, еще хранящей следы упорного выжигания. Вот длинная монументальная лестница обрывается вдруг в глубокий котлован, словно выбитый дьявольским копытом, и на дне копошатся люди с тачками и заступами.

Прохожие встречались редко, и вид у всех был крайне озабоченный. Видимо, праздно шататься здесь не принято. Почти все они были одеты, как я.

Я тоже ускорил шаги, внимательно поглядывая по сторонам. Ничего похожего на уличные забегаловки, где можно было бы спокойно посидеть, на моем пути не попадалось. Несколько раз я проходил мимо зданий, построенных все в том же прагматично-унылом стиле, но более приземистых, чем остальные, и, как бы это лучше сказать… более внушительных с виду. Чувствовалось, что стены их раза в два толще обычного, а окна-бойницы, скупо разбросанные по широченному фасаду, можно было сосчитать по пальцам. Возле каждого из этих бастионов стояли молчаливые людские очереди, но я не решился присоединиться к какой-либо из них. Уж очень быстро возвращались те, кто проникал вовнутрь, и, выходя, никто ничего с собой не выносил, не жевал на ходу и не вытирал губы. За такой срок не успеешь ни поесть, ни Божьего благословения получить, разве что щелбана в лоб.

Места, через которое я со льдиной проник в этот мир, мне отыскать так и не удалось — или ориентиры подвели, или там все уже было засыпано и выровнено.

Какой-то прохожий, обгоняя меня, словно случайно задел плечом. Его сжатая в кулак ладонь на мгновение раскрылась, и я увидел в ней клок моей собственной свалявшейся и опаленной бороды. Вот вам и пароль!

И я пошел за этим человеком. Не оставлять же на поругание то, что долгое время согревало мою грудь и удивляло аборигенов Леденца, не имевших на лице никакой растительности. Со спины мой проводник выглядел сущим мозгляком, да еще и прихрамывал немного. Таких в секретные агенты не берут. А впрочем, откуда мне знать местные обычаи и правила. Может, колченогость здесь знак высшей доблести, как, например, у древних инков безобразно растянутые мочки ушей — знак благородного происхождения.

Шагов через двести мы поравнялись с какими-то руинами, внешне напоминавшими все другие дома на этой улице, но выглядевшими на тысячу лет старше. Вокруг было безлюдно, и я решил, что наступил подходящий момент для знакомства. Быстро догнав проводника, я просто взял его поперек туловища и внес под сумрачные, изъеденные временем своды. Он не сопротивлялся и даже ничем не выразил своего удивления. Единственно, чего я был удостоен, так это взгляда — долгого и внимательного, но лишенного чрезмерного любопытства, а тем более приязни. Ничего даже отдаленно напоминавшего оружие, деньги или документы у моего приятеля не оказалось, и я безо всяких церемоний подвесил его за шкирку на какую-то торчавшую из стены ржавую железяку. Почему-то я был уверен, что вреда это ему не причинит. Худ-то он был худ, но на удивление жилист, вертляв и цепок, тут меня не обманешь.

Клочки своей бороды я тщательно развеял по ветру. Если кому-нибудь они понадобятся снова, пусть теперь собирают по волоску. Затем, завернувшись в хламиду, позаимствованную у хромого, я пустился наутек — как можно быстрее, как можно скрытней, как можно ближе к людным местам. Нарвавшаяся на голодного волка овца-одиночка обречена; прибившись к стаду, она имеет весьма солидные шансы на спасение. Секретные агенты редко работают без поддержки, и я уходил где ползком, где зигзагами, путая след и выписывая петли — по темным коридорам от подъезда к подъезду, от дома к дому, от квартала к кварталу, через руины, свалки и пустыри. На тот случай, если бы меня стали искать по запаху, я сменил обувь. Выбросил старые, испытанные сапоги и напялил местные дурацкие бахилы, которые до этого хранил за пазухой. Обувь сама по себе не имеет индивидуального запаха. Для этого ей необходимо пропитаться человеческим потом.

Не жалея ни ног, ни времени, я вскоре достиг сравнительно людных районов и двинулся туда, куда направлялось большинство прохожих. Каких-либо признаков погони заметно не было, и я резко сбавил темп. Сейчас мне следовало сосредоточить внимание на всякой всячине, которая и является повседневной жизнью любого города. Если мне суждено задержаться здесь на какое-то время, надо хотя бы поверхностно познакомиться с местным бытом. Да и откушать чего-нибудь заведомо не отравленного вовсе не помешало бы. Мой добровольный пост что-то затянулся. От лупоглазой сырой рыбины, которую я сожрал, еще пребывая в Леденце, в моем брюхе не осталось даже воспоминаний.

Те немногие слова, которые удалось здесь услышать, не имели ничего общего с известными мне наречиями Тропы. Впрочем, довольно скоро стало ясно, что это язык флективного типа с довольно ограниченным словарем и несложной фонетикой. Язык воинов и ремесленников, а не краснобаев и поэтов.

Ничего даже приблизительно напоминавшего постоялые дворы, лавки, театры или закусочные я не обнаружил (комнатка с мясными тушами, в которой я принял первый бой, была не торговой точкой, а чем-то совсем другим), зато наткнулся на несколько мастерских. За их высокими, опять же каменными, заборами что-то клепали, пилили и жгли.

Присматриваясь к редким самодвижущимся экипажам, похожим одновременно и на колесницу Джаггернаута, и на примитивный паровой автомобиль, я вскоре уяснил принцип их действия. Огромные медные баки являлись бродильными установками, в которых штаммы необычайно эффективных дрожжевых грибков, перерабатывая углеводное горючее неизвестного мне типа (возможно, концентрированный раствор обычных Сахаров), создавали избыточное давление, способное производить механическую работу. Недаром от этих машин постоянно попахивало брагой. Вероятнее всего, и стрелявшее кислотными шариками ручное оружие действовало по тому же принципу.

Кроме того, я стал свидетелем странных развлечений, вызывавших живой интерес местной публики, даже самой занятой на вид. Люди в одинаковых железных масках и кольчужных перчатках выкатывали на середину улицы закрытую черной тканью клетку на колесах. В каждой такой клетке содержалась крупная флегматичная птица, по виду — сущая гарпия с тускло-бронзовым оперением и клювом, похожим на наконечник сарисы. [1] Древнее македонское копье. Человек в маске выпускал птицу из клетки, и представление начиналось. Птицу подбрасывали вверх, швыряли о мостовую, трясли, дергали за хвост и крылья, даже ногами топтали. Короче, дразнили самыми варварскими способами. И всякий раз жертва вела себя крайне пассивно — не пыталась улететь и даже не защищалась. Спустя некоторое время этот довольно-таки жалкий спектакль получал одобрение зрителей, после чего странная парочка переезжала на другое место, где все повторялось сначала. Так и не разгадав смысла происходящего, я махнул рукой. Пусть развлекаются как им нравится. Дело вкуса. В конце концов, бой быков и заклинание змей тоже не у всех вызывают восторг.