Чарльз Стросс - Аччелерандо

– Я тружусь во имя всеобщего блага, а не ради мелких национальных интересов, Пэм, – ради будущего, где никто ни в чем не нуждается. Штатам в таком будущем нет места, и только поэтому они меня так ненавидят. Сингулярность на дворе, Пэм! Ты ведь можешь просто отринуть всю эту устарелую экономическую логику, выстроенную на дефиците, и, хочу напомнить, распределение ресурсов перестало быть неразрешимой проблемой: уже в этом десятилетии она будет окончательно решена. Космос-то нам во всех направлениях доступен – мы можем занимать в Первом Вселенском Банке Энтропии столько пропускной способности, сколько нам будет угодно! Нашли даже признаки существования особого типа материи – аномально большие коричневые карлики в галактическом гало, с избытком излучения в дальнем инфракрасном диапазоне и с подозрительно большой продукцией энтропии. Передовые исследования однозначно указывают на то, Пэм, что семьдесят процентов барионной массы галактики М31 – это огромная вычислительная мощность, и так было уже три миллиона лет назад, когда появились фотоны, наблюдаемые нами ныне. Похоже, что интеллектуальный разрыв между нами и космическими цивилизациями в триллион раз больше, чем между нами и круглыми червями. Ты хоть понимаешь, что это значит?

– Да плевать мне, что это значит. – Надкусив бутерброд, Памела мерит его горьким взглядом. – Нам до этого еще далеко, поэтому – плевать. Какая разница, верю я в эту твою ненаглядную сингулярность и в жизнь на других планетах или не верю, – это все химера, такая же, как когда-то «синдром Миллениума». Пока твоя голова забита ерундистикой, ты не помогаешь снизить бюджетный дефицит и не решаешься на создание семьи – вот что лично меня тревожит. Но, прежде чем сказать, что тревожусь я лишь потому, что мне мозг запудрили коварные госслужбы, сам у себя спроси: я, по-твоему, совсем дура? Да одной теоремы Байеса хватит, чтобы доказать мою правоту, – сам же знаешь.

– Да что тебе нужно? – Масх осекается, окончательно выбитый из колеи. Весь объем его воодушевления – ничто против тройного заслона ее убеждений. – В смысле, что тебе до меня? С чего вдруг тебя вообще заботит, что я вытворяю? – Раз уж я – не чета тебе , хочет добавить он, но не решается.

Пэм вздыхает.

– Ох, Мэнни, налоговая служба отвечает за такие вещи, которые ты, сдается мне, даже в расчет не берешь. Каждый доллар, собранный налогами к востоку от Миссисипи, идет в счет уплаты долга, ты хоть знал? Тем временем самое многочисленное поколение в истории выходит на пенсию, и при этом в государственной казне – хоть шаром покати. И мы сами не обеспечиваем достаточное количество квалифицированных рабочих на замену налогооблагаемому костяку. После того как наши предки развалили систему образования и слили за рубеж всю мелкую работу, это и не удивительно. Но через десять лет тридцать процентов нашего населения станут пенсионерами, ну или выброшенными за борт жизни жертвами «лихорадки силиконовой долины». Хочешь своими глазами увидеть, как мрет на улицах Нью-Джерси старичье, которому не посчастливится в твоем дивном новом мире разменять седьмой десяток? Что-то не манит меня такое сингулярное будущее. И ты ведь ничем не собираешься помогать, просто бежишь от ответственности и плюешь на все – а как раз сейчас пришел черед решать реальные большие проблемы. Если бы мы преодолели долговую катастрофу – сколько возможностей открылось бы! Мы могли бы бороться со старением, заняться наконец проблемами окружающей среды, облегчить груз социальных тягот. А ты, вместо того чтобы внести посильную лепту, пускаешь свой талант на ветер. Раздаешь бесящимся с жиру европейским мудакам рабочие схемы личного обогащения и консультируешь якудза, что им еще учредить, дабы отобрать последние рабочие места у порядочных налогоплательщиков. И зачем, спрашивается? Почему ты не остановишься и не подумаешь? Почему бы тебе не вернуться домой и не принять свою часть поруки?

Они долго-предолго смотрят друг на друга – не понимая и не принимая.

– Послушай… – Пэм тушуется. – Я здесь, по сути, проездом. Нужно было прижать одного толстосума, бегающего от налоговиков. Он специалист по нейродинамике, и я его мало-помалу склоняю к погашению долгов. Джим Безье – не знаю, слышал ли ты о нем, но сегодня утром у нас встреча для подписания всех бумаг, а потом у меня два свободных дня, а тут ведь даже заняться нечем – разве что по магазинам таскаться. И раз так – я лучше потрачу свои деньги там, где они принесут какую-то пользу, а не уйдут в Евросоюз. Так вот, не хочешь сводить девочку поразвлечься? Если, конечно, сможешь продержаться хотя бы пять минут без критики капитализма.

Она протягивает навстречу ему кончик пальца, и Манфред после недолгих колебаний отвечает тем же. Касанием они одаривают друг друга никами в сервисах быстрого обмена сообщениями и виртуальными визитками, а после Пэм встает и уходит прочь из столовой. У Манфреда перехватывает дыхание, когда он замечает лодыжку, мелькнувшую в разрезе ее юбки, пусть та и была достаточно длинной, чтобы соответствовать нормам, не допускающим сексуального харрасмента на рабочем месте. В ее присутствии память о страсти, о щелчках кнута и о рдяном цвете оставленных им следов воскресает полномерно и сочно. И снова она меня охмуряет , пронеслась в голове безотрадная мысль. Просто без боя захватывает. Хакает мои гормоны. И ведь ей прекрасно известно, что мановения ее руки хватит, чтобы он снова позволил Пэм над собой властвовать. Идеология двадцать первого века мало что может противопоставить трем миллиардам лет репродуктивного детерминизма, и, если Памела наконец-то решит рекрутировать его гаметы на борьбу с демографическим кризисом, задействовав при этом соответствующий природный арсенал, – он не сможет дать отпор. Но ради чего? Ради дела или ради собственного удовольствия? А если подумать – какая, в конце концов, разница?

Оптимистичный настрой Манфреда улетучивается – теперь он знает, что гроза котов и самопровозглашенный гений вивисекции следует за ним по пятам, не говоря уж о Пэм, его госпоже, владычице горя и экстаза. Масх водружает на нос «умные очки», и перед ним вновь разворачивается цифровая Вселенная. Он долго странствует по ней, пока не находит свежую статью о прогрессе в исследовании свойств тензорной компоненты реликтового гравитационного излучения [16] Гравитационное излучение – волновое искажение континуума, возникающее при движении массивных тел относительно друг друга. Реликтовое гравитационное излучение – последствие массивных флуктуаций на самых ранних стадиях развития Вселенной, несущее на себе отпечаток тех событий. : как считают некоторые теоретики, та могла образоваться в ходе необратимых вычислительных процессов, имевших место в эпоху инфляции [17] Здесь – одна из самых ранних стадий развития Вселенной после Большого Взрыва, в ходе которой материя экспоненциально расширилась в огромное число раз, устранив практически все неоднородности, явленные в ходе предшествующих стадий. , выступив для них в роли отведенного тепла. Из этого открытия следовало, что нынешняя Вселенная – всего-навсего послед проведенного некогда сверхмасштабного вычисления. Кроме того, были выявлены подозрительные аспекты галактики М31: в ней, по мнению даже самых консервативных космологов, продвинутая ксеноцивилизация (возможно, целый их альянс, достигший третьего типа по Кардашёву [18] Шкала Кардашёва – метод измерения технологического развития цивилизации, основанный на количестве энергии, которое цивилизация использует для своих нужд; был предложен советским радиоастрономом Николаем Кардашёвым в работе «Передача информации внеземными цивилизациями», опубликованной в «Астрономическом вестнике» в 1964 году. ) пытается осуществить взлом вычислительной субструктуры самого пространства-времени при помощи временного скрытого канала [19] Тип вмешательства в работу вычислительного устройства, когда действие производится в паузы между вычислительными тактами. В данном случае вычислительный такт – минимальный возможный квант времени, около 10–43 секунд. и выйти на совершенно новый уровень существования, доселе непознанный. Воистину, при таких новостях с полей нехитрая статейка про ранний Альцгеймер, вызванный поеданием соевых продуктов, подождет.