Джон Скальци - В клетке. Вирус. Напролом

Я немного отступил от стены изображений и кусков текста, которую сам сконструировал, чтобы лучше рассмотреть и ее, и все вычерченные на ней связи. Многим моя схема наверняка показалась бы лишь хаотичным нагромождением фотографий и новостных лент.

Меня же она успокаивала. На данный момент здесь была собрана вся известная мне информация по этому делу, наглядно выделены все связи, которые я мог спокойно рассмотреть, вместо того чтобы лихорадочно распутывать их в голове.

«Что дальше?» – словно наяву услышал я голос Ванн и невольно улыбнулся.

Итак, первое. Налицо два очевидных связующих звена. Лукас Хаббард, с которым связаны Николас Белл, Сэм Шварц и мой отец и с которым Джим Бухолд спорил по вопросу, имеющему отношение к их общему бизнесу.

И Кассандра Белл, с которой связаны Николас Белл, Байер и Керни и к которой Бухолд настроен враждебно, а Хаббард, возможно, если судить по его спору с Бухолдом, наоборот, благожелательно.

Из чего следует – продолжать заниматься обоими, особенно Кассандрой Белл. Она единственная из списка, с кем я не знаком лично. Организовать встречу как можно скорее.

Второе. Байер и Керни. Их связь на схеме выглядит неубедительно. Копать глубже.

Третье. Джонни Сани. Выяснить, что он делал в Дуарти и знал ли его кто-нибудь там. Есть ли какая-то связь между ним и «Городом надежды»?

Четвертое. Два персонажа, никак не вписывающиеся в этот клубок, – мой папа и Бренда Риз. Я совершенно не сомневался в том, что отец не замешан ни в чем дурном, несмотря на его будущее сенаторство. В любом случае, если бы я даже захотел собирать на него сведения, это был бы существенный конфликт интересов.

Что до Бренды Риз, то стоило перекинуться с ней парой слов и понять, знает ли она что-нибудь полезное.

И наконец, пятое. Николас Белл, который сказал, что работал во время их встречи с Джонни Сани, однако появился там, чтобы с ним интегрироваться, несмотря на то что это было невозможно, потому что они оба были интеграторами и гарнитура была фальшивая.

Что же там на самом деле происходило?

И почему Джонни Сани покончил с собой?

Именно последние два вопроса заставили меня вытащить из головы все эти данные и сотворить эту сложную схему, не прояснившую ровным счетом ничего.

Тихий свист сообщения эхом прокатился по пещере. Я узнал сигнал: такой деликатный вызов обычно приходил, только если человек бодрствовал. Хадены, как и любые другие люди, терпеть не могли просыпаться от случайных звонков посреди ночи. Я открыл окно, чтобы посмотреть на визитера. Это был Тони.

Я ответил на вызов, но оставил только аудиосвязь.

– Поздновато ты.

– Срочная работа, – ответил Тони. – Я как чувствовал, что ты лукавил, когда говорил, что хочешь спать.

– Я не лукавил. Просто не смог заснуть.

– Что делаешь? – спросил Тони.

– Пытаюсь разобраться в целой куче дерьма, о которой, к сожалению, не могу тебе рассказать. А ты?

– В данный момент компилирую код. О котором могу тебе рассказать, но боюсь смертельно наскучить.

– Ерунда! Я весь внимание.

– Буду считать это вызовом, – сказал Тони, и на информационном табло выскочила кнопка. – Это код от двери. Заходи.

Он приглашал меня в свое лиминальное пространство или, по крайней мере, в его открытую часть.

Я решился не сразу. Большинство хаденов ревностно охраняли свой персональный мир. Тони явно предлагал мне дружбу. Для этого мы были слишком мало знакомы.

Но потом я подумал, что слишком все усложняю, и нажал кнопку. Она превратилась в дверной проем, и я шагнул в него.

Рабочая зона Тони представляла собой куб с высокими стенами, как в старой компьютерной игре, полностью черный, с обозначенными голубым неоном гранями, которые были расписаны геометрическими узорами.

– Только не говори – сам угадаю, – сказал я. – Ты фанат «Трона» [14] Компьютерная игра. .

– С первой попытки, – подтвердил Тони.

Он стоял за рабочим столом, над которым висела клавиатура, также очерченная неоновыми линиями. Рядом парил экран с кодом и слабо пульсирующей панелью инструментов, напоминавшей о том, сколько времени осталось до того, как код будет скомпилирован. Выше медленно вращался клубок нитей, соединенных явно произвольным образом.

Я тут же узнал их.

– Нейронная сеть, – сказал я.

– И снова с первой попытки, – отозвался Тони; себя он изобразил, как и большинство людей, в виде своей физической оболочки, только более стройным, подтянутым и стильно одетым. – Если хочешь по-настоящему впечатлить меня, назови изготовителя и модель.

– Не имею ни малейшего понятия, – признался я.

– Дилетант, – снисходительно сказал Тони. – «Санта-Ана системс ДаВинчи», седьмая модель. Это их последняя по времени версия. Я как раз пишу для нее патч.

– А мне вообще можно на это смотреть? – спросил я, показывая на строчки кода, видимые на экране. – Мне казалось, подобные вещи должны быть засекреченными.

– Так и есть, – ответил Тони. – Только без обид, но ты не кажешься мне крутым кодером, а значит, «ДаВинчи» для тебя не что иное, как просто искусно заплетенные спагетти.

– Именно так.

– Тогда мне бояться нечего, – объявил Тони. – И в любом случае ты здесь все равно ничего не сможешь записать. – Это было правдой – в личных лиминальных пространствах возможность записи у гостей отключалась по умолчанию.

– Вот ведь какая странная штука, – задумчиво пробормотал я, глядя на модель нейронной сети, висящую у Тони над головой.

– Нейронные сети в целом или «ДаВинчи» в частности? – спросил Тони. – Потому что, между нами говоря, эти D7 просто сущий геморрой. Архитектура у них дурацкая.

– Я обо всех сетях, – сказал я и снова посмотрел наверх. – О том, что у каждого из нас в черепе есть такая.

– Не просто в черепе, – поправил Тони, – а в мозгах. Прямо внутри, и тестирует нейронную активность со скоростью пара тысяч раз в секунду. Если ее тебе имплантировали, вынуть уже нельзя, сам знаешь. Мозг в конце концов приспосабливается к ней. Попытаешься извлечь – станешь калекой. Ну, то есть еще хуже, чем сейчас.

– Очень ободряющая мысль.

– Если тебе нужны по-настоящему ободряющие мысли, подумай лучше о софте, – сказал Тони. – Ведь именно софт управляет сетями, а он сплошь и рядом глючный. – Он показал на экран с кодом. – Представляешь, в последнем апдейте программы эти орлы из «Санта-Аны» случайно зашили перестимуляцию желчного пузыря у полупроцента операторов.

– Как такое могло случиться?

– Непредвиденный конфликт между D7 и нейронными сигналами мозга. Такое бывает чаще, чем следовало бы. Конечно, сначала весь софт испытывают на компьютерных моделях мозга и только потом загружают его в клиентов, но ведь каждый реальный мозг уникален, тем более у хаденов, когда вирус по-разному перекраивает мозговую структуру. Поэтому неожиданности случаются сплошь и рядом. Мой патч должен устранить эту конкретную проблему, до того как появятся камни в желчном пузыре. Или, по крайней мере, если появятся, чтобы это не было как-то связано с нейронной сетью.