А Дейч - Гарри из Дюссельдорфа

Внешний вид университетского здания показался Гейне привлекательным. Но его постигло разочарование, когда он стал посещать мрачные и неприветливые аудитории, сквозь запыленные окна которых можно было видеть уличную сутолоку близ Оперного театра. Каково было слушать тяжеловесную и напыщенную лекцию какогонибудь нудного доцента, когда глаза юношей невольно следили за блестящей вереницей экипажей, подъезжавших к Опере, а сердце судорожно сжималось при мысли, что есть счастливцы, которые сейчас попадут на оперу Спонтини или Вебера... И все же Гейне был приятно поражен тем трудолюбивым настроением, которым были охвачены берлинские студенты. Буршеншафты здесь запрещались, дуэли устраивались редко, и когда один студент, поссорившись с другим из-за места в аудитории, заколол его на дуэли, этот случай вызвал всеобщее возмущение, и убийца позорно бежал из Берлина.

Студенты аккуратно являлись на лекции, внимательно записывали в тетрадки все услышанное с кафедры и усердно готовились к экзаменам и репетициям (так назывались семинары).

Лекции в университете читались с утра до вечера, и студенты вольны были выбирать те или иные предметы и любых профессоров или доцентов. Гейне слушал не только профессоров-юристов, но и знаменитого языковеда Бонна, знатока античной поэзии Фридриха Августа Вольфа и историка Раумера.

Кумиром Берлинского университета и всей мыслящей столицы был в то время философ Георг Фридрих Вильгельм Гегель.

Он прошел длинный жизненный и научный путь, прежде чем был приглашен в Берлин из Гейдельберга, где читал лекции по философии. До этого он преподавал в разных немецких городах, несколько лет был домашним учителем, потом редактором газеты, писал философские работы, в которых камень за камнем складывал свою систему. Он как бы подводил итог всем достижениям немецкого философского идеализма, но, наперекор метафизике, которая считала мир постоянным и неизменным, Гегель выдвинул диалектический метод.''По мысли Гегеля, в мире нет ничего постоянного, все находится в движении, столкновении и противоречии. Единственной задачей философии является исследование и изучение этого длительного, вечно изменяющегося процесса.

Таким образом, Гегель, даже помимо своей воли, разрушал обветшалое здание старой философии, утверждавшей, что существуют "вечные" истины.

В летнем семестре 1821 года Гегель читал курс философии религии. Четыре раза в неделю, от 4 до 5 часов дня, одна из больших аудиторий университета обычно бывала переполнена слушателями.

Когда Гейне первый раз пришел на лекцию Гегеля, все места в аудитории уже были заняты, и он с трудом протиснулся в угол, к высокому и узкому окну, где, как ему показалось, есть свободное место. Стройный белокурый юноша с приветливым лицом тотчас подвинулся и жестом пригласил Гейне сесть рядом с ним. Вскоре гул голосов стих, и как-то незаметно для Гейне на кафедре появился профессор. Он был невысокого роста, коренастый; его лицо с толстым прямым носом, резкими чертами, с большими выпуклыми глазами и широким ртом было своеобразно и выразительно. Высокий покатый лоб обличал мыслителя. Длинные волосы спадали вниз по бокам головы, а спереди, на лбу, лежали жидкими прядями.

Гегель раскрыл огромную тетрадь, Оросил в нее быстрый взгляд и заговорил несколько приглушенным голосом. Речь его была затрудненной; казалось, что каждое слово дается ему нелегко. Гейне мысленно сравнил его с легендарным Сизифом, который в наказание был обречен вкатывать огромные камни на гору, а они неумолимо возвращались обратно. По-видимому, богатство мыслей, наплывавших во время чтения лекции, непрестанно сбивало Гегеля с намеченного плана. Порой он обрывал фразу на середине и тотчас брался за другую. Слушать этого сосредоточенного, несколько мрачного на вид человека, в мозгу которого молнией сверкали мысли, можно было только с большим напряжением. Но в аудитории стояла тишина. Шуршали студенческие тетрадки, скрипели гусиные перья и карандаши. Незаметно кончилась лекция, Гегель сошел с кафедры и быстро удалился.

У Гейне осталось смешанное впечатление от этого первого "знакомства" с знаменитым философом. Гейне почувствовал, что своеобразный язык Гегеля еще очень труден для него, что он недостаточно подготовлен для восприятия такой сложной философской темы. Он как-то непосредственно и доверчиво поделился своими мыслями с соседом по скамейке, и тот объяснил, что ему, должно быть, еще труднее, потому что он иностранец. Молодые люди разговорились, и Гейне узнал, что его собеседник - молодой поляк из Познани, что его зовут Эвген фон Бреза. В Берлинском университете было много поляков, серьезных, трудолюбивых студентов, и Гейне относился к ним с большой симпатией.

- Вы поляк? - сказал Генрих. - Когда я смотрю на ваших соотечественников, я понимаю, что пруссак - не самое лучшее, что есть на земле.

Случайная встреча с Эвгеном фон Брезой скоро превратилась в дружбу. Генриха и Эвгена связывало много общих интересов: оба любили литературу, поэзию, философию, обоих тяготил дух феодальной реакции, царивший в Пруссии и во всей Германии. Хотя Эвген Бреза и происходил из дворянской семьи, он был далек от заносчивости прусских юнкеров, считавших себя "перлом создания на земле". Приятели часто совершали вместе прогулки по Берлину, засиживались до поздней ночи в кофейнях, где за чашкой черного кофе собирались и спорили музыканты, журналисты, писатели, художники.

Однажды в кафе "Рояль" Гейне, к своему большому удивлению, увидел Гегеля. Генрих не мог себе представить, что этот властитель дум способен вести себя, как простой смертный, посещать кафе и сидеть в кругу обык.новенных людей. Столик, за которым сидел Гегель со своими приятелями, находился неподалеку от Гейне. Он видел, что Гегель, оживленный и смеющийся, весело рассказывающий что-то забавное, совсем не похож на того угрюмого профессора, каким он его привык видеть на кафедре.

Генрих увлекался философией Гегеля. Он очень охотно слушал лекции по философии религии и решил со следующего семестра записаться на курс философии всемирной истории. Гейне стал глубже вникать в сущность гегелевского учения. В задушевной беседе с Эвгеном Брезой Генрих сказал:

- Гегель разжег мое самомнение. Теперь я уже знаю, что не бог царствует-на небесах, как уверяла моя бабушка, а я сам являюсь здесь, на земле, богом.

Это была шутка, но в ней таился глубокий смысл.

Гегель внушал своим слушателям веру в неисчерпаемую мощь человеческого разума и будил в них творческие силы.

Гегель выдвинул тезис: "Все, что разумно, - действительно, и все, что действительно, - разумно". Прусский король Фридрих Вильгельм III и его министры считали Гегеля "оплотом прусской монархии", потому что из этого тезиса они делали вывод о разумности существования феодально-дворянского государства, каким была Пруссия. Но сторонники реакции забывали, что, по диалектике Гегеля, ничто не остается неизменным, и при классовой зрелости бюргерства уже не реакционное, а демократическое государство должно быть признано разумным. Впрочем, и сам Гегель не задумывался над тем, насколько революционна его диалектика и какую роль она сыграет в будущем.