Юрий Колонтаевский - Хроники исступленных. Книга вторая. Мне отмщение, аз воздам

– Резонное замечание, – согласился Адам. – Обещаю вам, коллега Скип, мы обязательно исправим это положение. Еще есть вопросы? – Ответом было молчание. – Тогда что ж, время дорого, господа. Напоследок попрошу вас к следующему заседанию Сената подготовить соображения по работе своих служб. Эти данные после надлежащей обработки будут учтены в новой редакции Закона. Все свободны.

Вечером, когда за окном начинало темнеть и приближалось время отхода ко сну, щелкнул динамик переговорного устройства и торжественный голос секретаря отчетливо произнес:

– Господин Владетель, здесь Клупп. Принес какой-то аппарат. Говорит, после ремонта.

– Пусть войдет.

Появился сосредоточенный Клупп. Адам вспомнил, что утром поручил ему проверить блок, не упомянув о несостоявшемся наказании кастеляна.

– Устройство исправно, – принялся объяснять Клупп. – Разумеется, подтвердить работоспособность может только… штатная проверка. Но уж это ваша забота, я здесь лишний. Встаньте на минутку, мне нужно забраться под стол, чтобы подключить разъем питания.

Адам поднялся, вышел из-за стола. Клупп опустился на колени, полез под столешницу, вытянул кабель с разъемом, подключил блок, вставил его в направляющие. Ожил и засветился яркий дисплей – четыре разряда десятичного кода. Теперь емкость индикатора была избыточна – оставшихся кодов не наберется, чтобы его заполнить.

– В прежние времена, – объяснил Клупп, – в четыре десятичных разряда умещались коды всех тех исступленных, которые по Закону имели честь быть кардинально наказанными.

Клупп распрямился. Согбенный и печальный, он стоял перед Адамом, спрятав глаза. Развернулся неловко и, не попрощавшись, вышел вон.

«А ведь все подумали, что мне нравится этот верткий мальчишка, – Адам вспомнил о неприятной стычке в Сенате. – Ничуть не бывало. Хорошо, что не стал терпеть и прогнал наглеца. Стало легче дышать. Он взял на себя слишком много и надорвался. Чего стоит ироничный тон, который он позволяет себе, почему-то решив, что раз я его сверстник по возрасту, со мной можно говорить как со сверстником. Все должны усвоить, если хотят жить долго, что я Владетель и не потерплю даже намека на фамильярность, и, конечно же, не допущу никаких разборок. Особенно в Сенате».

Он рывком вытянул блок до щелчка фиксатора, по памяти набрал код подлинности Флинта, убедился, что набор верный, и следом поспешно, чтобы не передумать, утопил красную кнопку до упора.

3

Флинт не предполагал, что досадная перепалка с Владетелем на первом же заседании Сената обернется провалом. Что на него нашло, откуда взялась наглость, которую он не подозревал в себе, развязная и пустая. Как он посмел так рисковать? Он попытался проанализировать события, случившиеся в этот страшный день, чтобы по привычке сделать выводы на будущее. Но как ни бился, не удавалось остановить хаотичное движение памяти, произвольно перескакивающей с одного на другое.

Он провинился, спору нет, теперь же изо всех сил старался оправдать мальчишескую несдержанность, воспринятую как бунт.

Однако по-настоящему надавило, когда, уже засыпая, он вдруг рывком выпал из сна с ощущением, что сознание напряглось и помутилось. Все его существо заполнила, подавляя, единственная мысль – о двери, в направлении которой неумолимо побуждало внутреннее влечение, и которую, чтобы спастись, он должен немедленно закрыть за собой. Как ни напрягал Флинт остатки все более ускользающего сознания, он был не в силах сосредоточиться и понять, кто толкает его на этот страшный шаг и за что.

Влечение забирало настолько властно, что он, чтобы унять его неодолимую силу, не помня себя, кое-как оделся, бросился вон из лаборатории, упал в машину и на полной скорости, благо, в городе машин почти не осталось, и дорога была свободна, полетел к дворцу. Машину бросил у входа, успев подумать, что сознательно не воспользовался выделенной стоянкой и все, что причитается за это серьезное нарушение, будет отнесено уже не к нему – его просто не будет больше на этом свете и винить будет некого.

На одном дыхании, ни души не встретив, он пробежал пустынной анфиладой и остановился только перед зловещей дверью. Повинуясь неодолимой тяге, подошел к двери вплотную, обреченно сознавая, что еще мгновение и створки раздадутся, он шагнет туда, откуда возврата нет, и его мучениям придет конец. Однако створки не шелохнулись, даже музычка не вступила. В замешательстве, чтобы отвлечься и занять себя, он принялся рассматривать роботов, которых никогда не видел вблизи и сбоку. Поразила пыльная паутина, покрывавшая тыльную сторону истуканов. Возникла и вовсе невероятная мысль узнать у них, по какой причине дверь отказывается принять назначенного клиента. Но этот вопрос скоро погас в нем, так и не прозвучав. Роботы оставались недвижны, мертвы.

Продолжая вглядываться в тусклые бессмысленные глаза истуканов, он осторожно объяснил себе, что в безупречном механизме кардинального наказания, видимо, нарушена какая-то важная мелочь, и потому он все еще жив, дышит свободно, стоит на собственных ногах и помалу перестает думать о смерти.

Сила внутреннего приказа слабела, утрачивала остроту, отпускала, продолжая несильно толкать вперед. И тогда он подумал, что чудовищный механизм сам противится неведомой воле, не пускает, точно сделался вдруг живым существом, в котором проснулась жалость и сострадание.

Оцепенение продлилось еще минуту. Наконец он почувствовал, что понуждающая сила иссякает, сознание возвращается из тумана, и ожившая собственная воля осторожно, но все настойчивее подбивает напрячь силы сопротивления и постараться немедленно убраться прочь. И уже отдаляясь, придя в себя окончательно, он подумал, предчувствуя новый ужас, что исполнение приказа по какой-то причине отсрочено, но оно непременно последует, только позже. Видно, таков теперь порядок, вяло объяснил он себе, – наказание временно отложили, но непременно вспомнят, когда он забудется и перестанет ждать. Какое-то время это чувство продолжало мучить, но он уже осмелел настолько, что поверил в главное, что случилось с ним, – он задержался в живых.

Флинт плохо помнил, как выбрался из дворца. Сознание все еще мутилось, но теперь короткими приливами, подобными отраженным волнам, ноги дрожали от страха и плохо держали. Собрав остатки сил, он доковылял до брошенной машины, которую против обыкновения даже не запер, распахнул дверцу, втиснулся на место водителя. Попытался сосредоточиться – сознание прояснялось, но страх, отныне верный спутник чудом уцелевшей жизни, наверное, навсегда, поселился в нем.

Он включил двигатель, стронул машину с места, не ведая, куда предстоит ехать, и, только миновав границу города, почувствовал себя сносно. До него дошло, наконец, понимание того, что с ним случилось, и что он сумел пережить.