Александр Гайворонский - Комната с выходом, отдельные главы. Научно-фантастический роман

– Я не могу… – всхлипывая, прошептал Терёхин.

– Хорошо, будь тут, я тебе одежду принесу.

Макс беззвучно отошёл на несколько минут и также тихо появился.

– Держи.

Василий приоткрыл дверь и протянул одну руку. Но вместо одежды на своём запястье он почувствовал крепко сжавшиеся стальные пальцы. Макс с силой вытянул из туалета обнажённого трясущегося Васька и затолкал в соседнюю дверь, за которой была душевая.

– Приводи себя в порядок и сопли подотри, одежда здесь, – Макс положил её на лавку. – Пять минут жду. Покурю я. Заодно скажу тебе кое-что.

Пока Василий стоял под струями воды, пытаясь смыть вместе с грязью позор и унижения, Макс говорил. Тихо говорил, но каждое слово проникало в душу как целительный бальзам.

– Тебе, братец, измениться надо и, если будешь послушным, я научу тебя жизни. Не той, которой живут эти свиньи, а настоящей, человеческой. Тогда всё пойдет на лад. Это не они тебя, а ты их трахнул, потому что скотству этому не поддался – наркоте, водяре, оскорблениям. Они тебя опускали, да силёнок не хватило. Видели – ты не такой, вот и бесились. И правильный, и учишься хорошо, к тому ж поступил без блата и бабла…

– Нет, батя с маманей денег дали в ректорат, а так бы я не поступил.

– Суки. Ладно, мы с тобой и их достанем. Но ведь, я слышал, ты отличник?

Василий молчал. Он жадно ловил каждое слово, упивался незримым сходством Макса с родным братом и ловил себя на мысли, что до сих пор ведь никогда не слышал голоса своего благожелателя. Только издали видел Погорелова и довольствовался скудными разговорами о нём. В частности, и о том, что Макс был в особом почёте у коменданта общежития.

– Ну а раз отличник, значит бабла они не заслужили. Учись по-прежнему, и твоим родителям они всё вернут, суки. Отвечаю.

…В коридоре, и, кажется, во всем общежитии стояла звенящая тишина, когда они с Максом перетащили вещи из комнаты Васи Терехина на четвёртый этаж в двухместную комнату Макса Погорелова. Ни одной живой души они не встретили на своём пути.

На следующий день Вася случайно узнал, что его обидчики куда-то пропали, а ещё через неделю увидел приказ на институтской доске объявлений об их отчислении за употребление наркотиков и неуспеваемость. Всех. До единого.

– Нашёл симку. У распространителей от МТС за сотку купил, – радостно улыбаясь, начал было рассказывать о своей находчивости вошедший в комнату Васька.

– Какие там на хрен распространители, – нервно прошипел Макс, выхватывая из протянутой руки относительно легко добытую чистую сим-карту с 10 минутами оплаченного разговора. – Сколько тут?

– Чего? – не понял Василий.

– Минут сколько, чудо? – сопроводил подзатыльником свой уточняющий вопрос Макс.

– А-а! Десять, сказали.

Макс резко распахнул створку шкафа и начал одеваться.

– Мне и минуты хватит. За глаза, – молвил он себе под нос. Затем резко оглянулся и потеплевшим голосом сказал:

– Без обид, Василёк. Ага?

– Ага.

И Вася Терёхин остался в комнате один, озадаченный поспешными сборами явно задумавшего какую-то новую авантюру Макса.

Макса ломало. Синдром абстиненции. Всяко было – и на скорой увозили, и в «дурке» лежал. Нет, не в связи с передозировкой, до этого, Бог миловал, ни разу не доходило – завязать пытался. Завязывал, а потом опять срывался. Не по слабости духа, а так, изначально не ставил себе задачей бросить наркотики навсегда. Сейчас же было совсем другое дело. Намерение вынашивалось давно, а в связи с последними событиями – раздвоением ли личности, или иной какой напастью – оно не просто сформировалось окончательно, а превратилось в параноидальную сверхидею, в идефикс, когда никаких сомнений и душевных метаний уже нет, а есть железобетонное холодное знание, что ТАК БУДЕТ. И не стремление проверить или укрепить свою волю являлось движущим мотивом, а упрямое сопротивление силе, которая начинает тебя подчинять себе.

«На Ваську рявкаю и в дело, и без дела, сна лишился, брежу наяву, дела рассыпаются одно за другим, народ шепчется… Нехорошо. Баста!», – вот и все, что Макс себе сказал сутки назад. Ну и конечно, им завладел спортивный азарт вычислить, откуда ветер дует – эти нашёптывания в голове, а может в сердце, а может и в душе, в существование которой Погорелов не верил. Нет, душу, как философско-поэтическое понятие, пожалуй, и допускал, но никак не иначе. И ещё Макс игнорировал понятие «совесть» – и в речи, и в мыслях. Хорошей заменой ей он считал понятия «честь», «достоинство», особенно в разговорно-фольклорной интерпретации: «масть», «фасон», «марка» и «маза». Однако вселившийся «чужой» гнездился не в голове, не сознании, не в сердце, и уж никак не в «масти» или «фасоне». Непривычные внутренние переживания словно раздували изнутри какое-то сверхтелесное пространство, или образовывали его и требовали дать этому пространству определение. Вот тут-то и приходило на ум единственно приемлемое: Душа.

…Такси кралось по скользким улицам, прошел небольшой дождичёк со снегом, про который москвичи уже начали забывать к середине апреля. Путь лежал к Павелецкому вокзалу. По телефону Макс уже навел необходимые справки в справочной ЖД. С собой, кроме пятисот долларов и пяти тысяч рублей, путник ничего не имел. Рассчитавшись с водителем, он прошел к пригородным билетным кассам. Взял без хлопот билет на электричку, до которой оставалось полчаса. В книжном киоске Макс долго рассматривал обложки всякой макулатуры, наконец, купил ни о чем не говорящего автора брошюрку, как показалось, из разряда дорожного чтива, лишь бы занять мысли, попил водички, выкурил сигарету и направился на перрон. Объявили его поезд. Часы показывали 14:15, до отправки 10 минут.

В поезде не сиделось. Несколько раз он принимался читать книгу, но ломка давала о себе знать всё сильнее. Обливаясь потом, Макс несколько раз выбегал в тамбур, нервно курил. Внутренности мелко вибрировали, иногда всё тело сводило судорогой. Суставы выворачивало. Мышцы болели. Шмыгая носом и сожалея, что с собой нет носового платка, Погорелов последний час пути преимущественно провел на ногах. Хотелось беспрестанно двигаться. Но простора для этого не хватало. Переходя из вагона в вагон, он задерживался ненадолго в тамбуре, напрягая волю, чтобы не сорваться на кого-нибудь из курильщиков, то и дело хлопающих раздвижными дверьми. От табачного чада слезились глаза и без того воспалённые. Жажду общения, какая бывает часто во время ломок, Макс тщательно подавлял. Это ему и раньше удавалось без особых проблем, но сейчас дело осложнялось вновь возникшим в голове нудным и невнятным монологом «неизвестного». Можно было бы попытаться унять его посредством живого разговора с кем-нибудь. Или с помощью чтения вслух, например. Но ни того, ни другого делать не хотелось. «Неизвестный» иногда замолкал, будто ожидая реакции Макса или приглашая его к диалогу. Но Погорелов упорно не откликался, лишь иногда мысленно посылая «неизвестного» к дъяволу.