Жюль Верн - Вокруг Луны

— Ну а если бы он столкнулся с каким-нибудь телом?

— С каким же, например?

— Да хоть с тем же огромным болидом, который мы встретили.

— Тогда, — сказал Николь, — снаряд вместе со всеми нами разлетелся бы на тысячу кусков.

— Мало этого, — добавил Барбикен, — мы бы при этом заживо сгорели.

— Сгорели! — удивился Мишель. — А жаль, что ничего подобного не случилось: интересно было бы посмотреть.

— Много бы ты увидел! — отозвался Барбикен. — Теперь известно, что тепло есть особый вид движения; если ты нагреваешь воду, то есть сообщаешь ей теплоту, это значит, что ты приводишь в движение частицы воды.

— Подумайте! — воскликнул Мишель. — Вот остроумная теория.

— И совершенно правильная, милый друг. Теплота — это движение молекул, то есть попросту движение мельчайших частиц тела. Если нажать тормоз железнодорожного поезда, он остановится. А куда же при этом денется движение? Движение превратится в теплоту, и тормоз нагреется. Почему смазывают оси колес? Чтобы предотвратить нагрев, иначе произойдет потеря движения, превращенного в тепло. Понимаешь?

— Еще бы! — воскликнул Мишель. — Прекрасно понимаю! Значит, например, если я очень долго бежал или плавал и с меня градом валит пот, почему я останавливаюсь? Очень просто: мое движение превратилось в теплоту!

Шутка Мишеля заставила Барбикена улыбнуться. Затем он снова вернулся к своей теории.

— Таким образом, в случае столкновения нашего снаряда с каким-нибудь телом случилось бы то же, что и с пулей, которая отскакивает горячей после удара о металлическую пластину. Ее движение превращается в теплоту. Я утверждаю, что если бы наше ядро столкнулось с болидом, резкое сокращение его скорости вызвало бы такую температуру, что снаряд в одно мгновение не только расплавился, а даже испарился бы.

— А что же случилось бы, если бы Земля внезапно прекратила свое поступательное движение? — спросил Мишель.

— Ее температура повысилась бы до такой степени, что наша планета тотчас превратилась бы в пар.

— Здорово, — сказал Мишель, — вот прекрасное средство покончить с нашим миром и избавить людей от всех земных несчастий.

— А если бы Земля упала на Солнце? — спросил Николь.

— По расчетам, — ответил Барбикен, — такое падение вызвало бы развитие теплоты, равной теплоте сгорания тысячи шестисот шаров угля, по объему равных земному шару.

— Недурная порция тепла для Солнца, — воскликнул Мишель. — Обитатели Урана и Нептуна вряд ли пожаловались бы на такую прибавку, ведь они, должно быть, замерзают от холода на своих планетах.

— Итак, друзья мои, — продолжал Барбикен, — всякое резко прерванное движение порождает теплоту. На основании этой теории можно допустить, что солнечное тепло поддерживается множеством болидов, которые непрерывным градом падают на поверхность Солнца. Вычислено даже, что…

— Берегись, осторожнее, — вставил Мишель, — мы опять подходим к цифрам.

— Вычислено даже, — продолжал невозмутимо Барбикен, — что при ударе каждого болида о поверхность Солнца развивается количество тепла, равное теплу от сгорания четырех тысяч единиц каменного угля того же объема.

— А какова теплота Солнца? — спросил Мишель.

— Если бы Солнце окружить слоем угля толщиной в двадцать семь километров, то сгорание его дало бы теплоту, равную солнечной.

— И эта теплота?..

— Посредством этой теплоты можно бы в час вскипятить два миллиарда девятьсот миллионов кубических мириаметров воды.

— Почему же мы до сих пор не изжарились! — воскликнул Мишель.

— Потому что атмосфера, окружающая земной шар, поглощает четыре десятых солнечного тепла. К тому же тепло, получаемое Землею, составляет не более одной двухмиллиардной доли всего солнечного тепла.

— Я вижу, — сказал Мишель, — что все к лучшему на этом свете и что эта ваша атмосфера полезная штука, потому что она не только позволяет нам дышать, но и мешает нам изжариться.

— Да, — сказал Николь, — но на Луне, к несчастью, дело обстоит по-другому.

— Подумаешь! — воскликнулнеунывающий Мишель. — Если там есть жители, они чем-то дышат. Если их уже нет, они, я надеюсь, оставили достаточно кислорода на троих человек хотя бы где-нибудь в долинах, где он мог скопиться благодаря своей тяжести. Ну что ж, мы не будем взбираться на горы, вот и все!

С этими словами он встал и направился к окну смотреть на сиявший ослепительным блеском лунный диск.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Здорово же там жарко!

— Не говоря уже о том, — прибавил Николь, — что день на Луне длится триста шестьдесят часов.

— Но зато, — пояснил Барбикен, — и ночи там такие же длинные, а так как тепло теряется в пространство от излучения, ночная температура Луны не должна отличаться от температуры межпланетных пространств.

— Теплое местечко, что и говорить! — сказал Мишель. — Ну что же, не беда! Я бы хотел уже быть там! Эх, дорогие друзья, а ведь и впрямь забавно иметь Землю вместо Луны, видеть, как она встает из-за горизонта, угадывать очертания ее материков и говорить себе: «Вот тут Америка, а вон там Европа», потом следить, как она меркнет в солнечных лучах. Кстати, Барбикен, могут ли лунные жители наблюдать затмения?

— Да, солнечные затмения могут, — ответил Барбикен, — когда центры Солнца, Луны и Земли находятся на одной прямой линии и притом Земля стоит между обоими светилами. Но эти затмения частичные, потому что Земля, заслоняющая, как экран, солнечный диск, слишком мала и оставляет видимой большую часть Солнца.

— А почему же не может быть полного затмения? — спросил Николь. — Ведь теневой конус, отбрасываемый Землей, выходит далеко за пределы Луны!

— Да, если не учитывать преломления лучей в земной атмосфере. И нет, если мы будем иметь в виду это преломление. Обозначим дельтой прим горизонтальный параллакс, а р прим видимый диаметр…

— Ух, — вздохнул Мишель, — опять половина v плюс ноль в квадрате. Говори, пожалуйста, так, чтобы тебя могли понять простые смертные, ходячая ты алгебра!

— Изволь! — согласился Барбикен. — Итак, говоря вульгарно, так как среднее расстояние от Луны до Земли равно шестидесяти радиусам Земли, то длина теневого конуса вследствие преломления сократится по крайней мере до сорока двух радиусов. А поэтому во время затмений Луна оказывается за пределами чисто теневого конуса и освещается не только периферийными, но и центральными солнечными лучами.

— Тогда почему же все-таки затмение происходит, раз, по-вашему, его быть не должно? — шутливо допытывался Мишель.

— Только потому, что эти солнечные лучи оказываются ослабленными преломлением и большая их часть поглощается атмосферой, через которую они проходят.