Владимир Романенко - Год белой кометы

— Можно войти? — услышал он какой-то знакомый голос и скорее почувствовал, чем осознал, что это Сима.

— Да, да, конечно… — он неловко вскочил с дивана и проковылял, прихрамывая, в небольшой предкомнатный коридорчик.

Это действительно была Сима, хотя, казалось, она теперь не имела ничего общего с той задымленной в чаду пожара женщиной: сплетенные в косу волосы были аккуратно уложены, вишневый оттенок глаз подчеркивали кремовая блузка с пояском и гранатовые бусы почти такого же цвета, как ее глаза. Кирилов пропустил ее в комнату, помог снять плащ и подвинул кресло поближе к дивану:

— Пожалуйста, садитесь… Здесь беспорядок, простите. Никак не ждал…

— Я Вам, наверное, помешала?

— Нет, нет, что вы! Я хотел сказать: я и не надеялся на столь приятный визит…

Он глядел на ее лицо и опять почему-то не мог отвести в сторону глаза. Сима смутилась, опустила ресницы и, как бы оправдываясь, сказала:

— Я вообще-то пришла немного Вас подлечить. Моя бабушка когда-то лечила своими снадобьями всю станицу, и станичники думали, что она ведьма. Я ей вчера рассказала про ваше несчастье, и она научила меня, как побыстрее избавить Вас от боли. Вы ложитесь, снимите носок и вытяните ногу.

Кирилов послушно лег. Сима достала из сумки пакет, вынула из него банку и какие-то листья. Заметив его любопытный взгляд и некоторое удивление, она заговорила неторопливо, пытаясь объяснить, что необходимо сделать:

— Сейчас я положу вам бабушкин компресс. Здесь, в банке, хрен, настоянный на меду, а это — листья подорожника.

Максим Петрович почувствовал, как ее осторожные пальцы растирают медовую мазь, и от этого все сильнее и сильнее разогревается место вывиха, тепло проникает все глубже, а боль действительно утихает и постепенно как бы уходит, стекая с ногтей ноги. Потом Сима облепила ногу Кирилова листьями, обмотала ее чистой марлей. Все это было так приятно, что от удовольствия он закрыл веки и, кажется, даже замурлыкал.

— Вы что, заснули? — полушепотом спросила Сима и склонилась над его лицом.

Кирилов открыл глаза, взял в руку ладонь Симы, привлек ее к себе и осторожно коснулся губами ее щеки. Она сильно и настойчиво освободила руку и встала.

— Вижу, дело пошло на поправку… — сказала Сима с некоторым оттенком иронии и подняла со спинки кресла плащ, — а значит — мне пора.

— Я, кажется, Вас обидел? Ради Бога, простите, это я от избытка чувства благодарности!

— В самом деле? — тень улыбки прошла по ее лицу и она на секунду задержала на Кирилове пристальный взгляд.

На миг ему показалось, что ее глаза светятся радостью.

Или, может быть, только показалось?..

Кирилов не сразу почувствовал, что кто-то теребит его за плечо:

— Максим Петрович, проснитесь! Автобус! — услышал он громкий голос Володи, который стоял рядом с ним.

— Я, кажется, задремал?

— Хорошо задремали, я еле-еле растолкал Вас.

— Спасибо, я иду.

Автобус стоял на площадке в нескольких метрах от башни телескопа. Солнце уже встало, легкий морозец пощипывал нос и щеки. Внизу от самого подножья хребта, на сколько хватает глаз, простиралась залитая желтым зимним светом долина, в которой отчетливо просматривалась река со всеми ее протоками и островками, станица Галаевская, дороги и фермы у отрогов скалистых гор на северной стороне.

Спуск в поселок на автобусе скорее напоминал посадку небольшого самолета на провинциальный полевой аэродром. Автобус резко и часто поворачивал на крутых изгибах дороги, и пассажиров бросало на сиденьях из стороны в сторону. Из-за быстрого спуска давило на уши, и к концу пути к ночной усталости добавилось утомление от горного серпантина, который укачивал иногда даже самых бывалых путешественников. Кирилов передал из канцелярии электронные снимки с короткими своими комментариями и направился на трассу, которая проходила немного в стороне от поселка. После утренних воспоминаний ему захотелось снова поехать в станицу, поехать самому, на попутном грузовике, как чаще всего он ездил тогда, когда Астростанцию только-только начинали создавать. И когда из-за поворота действительно показался маленький грузовичок, Кирилов поднял руку и сделал полшага к середине дороги. Водитель остановил машину.

— В Галаевскую?

— Садись, подвезу, — ответил пожилой шофер и передвинул с правого сидения большую сумку, — Туточки живешь?

— Да нет, приехал на работу. Но вообще я больше времени провожу здесь, чем дома в городе.

— Красивое место, — немного помолчав, сказал шофер. — Я в городе три года проработал. Там у меня дочка замужем. Говорит мне: «Приезжай, папа, что ты будешь бобылем жить?» Жена моя померла, царство ей небесное, вот и подумал: хоть рядом будет родной человек. А все одно — вернулся опять к себе…

— Не ужились? Проблемы с зятем?

— Да нет…, - задумчиво проговорил водитель, не отрывая глаз от бегущего под колеса асфальта. — И дочь ласковая, и зять — нормальный мужик, и по внучкам скучаю… Не смог без своего дома, без горы над станицей… Каждую ночь сниться стали. А по утрам просыпался, потому как петухи не кричат за окнами. Потом еще Варвара, покойница моя, стала приходить по ночам и говорить мне: «Вернись домой, Павло, осиротел наш дом.» Я и вернулся. Он бегло взглянул на Кирилова и добавил:

— Вот и думаю я, что дом каждому свыше определен и должен он быть один на всю жизнь, а не то — не жить человеку в согласии со своей душой… Как думаешь, а?

— Это — как жизнь получится, — ответил Кирилов, — у меня вот она какая-то цыганская. Спасибо тебе, отец, я здесь выйду.

Грузовичок притормозил на перекрестке в центре станицы, и Максим Петрович медленно пошел вдоль улицы на самый край станицы, раскинувшейся за мостом, переброшенным через реку Ларгу.

Станица Галаевская расположилась в излучине реки Ларги, у крутой скалы Предгорного хребта, там, где буковые и березовые леса постепенно переходили в южную степь и бурная растительность оставалась только вдоль быстрых, вырывающихся на равнины горных рек. Больше ста лет назад отряд казаков получил приказ основать сторожевую заставу в пяти верстах от этого места, но атаман Галай, который вел отряд, заблудился в тумане в густых зарослях вокруг реки и остановился совсем не там, где ему было назначено. Казаки, однако, службу знали и исправляли ее вполне добросовестно. В ту же ночь охранение задержало двух горцев — лазутчиков, а еще через два дня было отбито нападение большого отряда, который пытался прорваться в тыл оборонительной линии. Войсковое начальство решило не перемещать Галая с его казаками, и здесь была основана крепостица, которую так и называли — Галаевская. История Галаевской была достаточно бурная. Были в ней и светлые, и грустные дни, но, так или иначе, маленькая деревянная крепость стала большой станицей в несколько тысяч дворов и за долгие годы она не потеряла свой колорит, свою прелесть и свои традиции. Улицы в центре селения получили новые, традиционные для своей эпохи названия: Комсомольская, Мира, Ленина, но стоило пройти немного в сторону от центра — и перед глазами появлялись напоминанием о военном прошлом Батарейная, Зарядная, Пороховая, Обозная, Казачья…