Михаил Панферов - Язвы долины Мегиддо. Утопия в девяти записях с эпилогом

Только вот главный санитарный врач диоцеза оказался о крысах другого мнения. По-моему, именно от него мы в первый раз услышали это дикое словцо, прямо из средневековья: чума . Чего он только нам не поведал во время своего выступления по телевизору! Оказывается, этот древний вирус, как жил себе, так и до сих живет пор в каких-то земляных амебах. Мол, никуда он не исчезал и даже не собирается, потому что по статистике ежегодно в мире чумой заболевают аж две с половиной тысячи человек. В природе она регулирует численность грызунов, а человеку передается через укусы блох, которые жили на зараженных животных. Чумная палочка быстро размножается в крови человека, потому что наши белые кровяные тельца чем-то похожи на ее природную среду обитания – на одноклеточных амеб. Дальше заражение происходит воздушно-капельным путем.

Еще он сказал, что на тот момент в нашем городе насчитали уже шесть случаев заражения бубонной чумой и один легочной: «В городе объявляется карантин: все городские порты вокзалы, детские сады, школы, университеты, публичные учреждения, кроме больниц, будут закрыты. Всем иностранным и местным судам запрещено покидать акваторию. Но причин для паники нет: при своевременном терапевтическом вмешательстве чума полностью излечима. Если еще в прошлом веке смертность была почти стопроцентной, то сегодня она составляет всего пять-десять процентов. Опять-таки, наши аптечные склады в достаточном количестве располагают всеми необходимыми антибиотиками». И тут посыпались эти волшебные слова: сыворотка Хавкина, стрептомицин, дигидрострептомицин, левомицитина сукцинат, бисептол, и тому подобное.

Слова о пяти-десяти процентах, конечно, настораживали, но каждый, по-моему, не сомневался, что уж он-то, среди этих процентов никак не окажется: «средние века давным-давно кончились, к тому же «наши аптечные склады… ».

Мы все поверили в антибиотики как в бога. Раствор стрептомицина стали продавать в аптеках в маленьких скляночках по по фоллию за штуку для личной профилактики. Раскупался он немедленно, к тому же за такие-то гроши! Врачи, которые выступали по телевизору, советовали обрабатывать этим раствором слизистые оболочки глаз, рта и носа, но наши горожане его чуть ли не пили. Я слышал, что его даже стали освящать в церкви и использовать вместо святой воды. Представляю себе: толпа богомольцев в двухслойных марлевых платках, в очках и респираторах, и поп в противочумном костюме, который кропит их с стрептомицином!

Над форумом Константина повесили большущую растяжку: «Профилактика прежде всего!» Мы это восприняли как руководство к действию и только одной профилактикой и занимались. Раствор стрептомицина, пункты обязательной вакцинации, это, конечно, само собой. Но были и те, кто вспомнил старый дедовский метод: жег дома, отправленных в изолятор. Полиция таких поджигателей ловила, да что толку?..

Почти никто тогда запрещенных сектантских брошюрок не читал. А на отдельные робкие заявления двух-трех врачей, что в городе не чума, а, скорее, какая-то античума , – эпидемия неизвестного науке вируса, все только руками махали: «Враки. Брехня. Ничего они не понимают: наши антибиотики – наше спасение»!

В антибиотики поверили все. А когда веры малость поубавилось, было уже поздно. Наш горожанин надевал респиратор, очки, шел в церковь, чтобы его окропили святым стрептомицином, потом на пункт вакцинации, а через пару дней падал в лихорадке. Его начинало рвать кровью, кровь начинала сочиться у него через поры. За ним, конечно, сразу приезжали санитары, которых у нас какой-то шутник переименовал в божедомов, и увозили в изолятор. Там ему кололи по три грамма в сутки стрептомицина и по четыре тетрациклина, делали какое-нибудь переливание плазмы и, что у них еще там бывает, – да все без толку. Ему становилось только хуже и хуже: бедолага уже себя не помнил, только слабо стонал и гнил заживо. А когда эскулапы умывали руки, не сомневаясь, что до утра пациент не доживет, он неожиданно вставал с постели. И никаких у него бубонов, никакой лихорадки, никакого кровавого пота, – ничего. Абсолютно здоровый человек. Чудо, да и только. И тут начиналось самое странное ‹…›

Этот конверт я нашел в почтовом ящике. Говорили, что логофета Дрома забрали в изолятор, а почту закрыли, чтобы зараза с письмом не вышла за городские стены. А тут – узкий конверт из голубоватой бумаги, фиолетовые штемпели… Все как в старые добрые времена. Беглый неразборчивый почерк с сильным наклоном влево. Адрес моей новой квартиры. Обратный адрес: Институт Микробиологии и Вирусологии ЕИВ Академии Наук.

Я тогда еще подумал: при чем тут? Может, ошиблись? Может, это не мне? Но нет, все точно: Никифору Пистису, Малый Золоторожский переулок, дом 33, квартира 6. Я, наверно, с минуту тупо пялился на этот конверт, а потом, все-таки, надорвал. Внутри оказался прямоугольник плотного розового картона с золотой виньеткой по краям:

« Уважаемые г. г. Никифор и Кора Пистис! Член-корреспондент ЕИВ Академии Наук, кавалер ордена св. Феодосия II степени, профессор З. Агафангел кланяется Вам и любезно просит Вас принять участие в праздновании дня своего рождения, каковое состоится 3 мая с.г., в 16.00 в ресторане „Элевтерия“: 12 район, ул. Бычий форум, 5 ».

Такое вот письмо. Может, это бред? Может, я болен? Но нет, письмо и не думало растворяться в воздухе. Несколько раз перечитал и все равно не мог понять, как? Может, пошутил кто-то? Да, скорей всего, потому что… Конечно, из-за этой проклятой эпидемии весь город выбился из колеи. Но полиция-то работает! Пускай, полицейские оделись в противочумные костюмы и стали похожи на пингвинов, но эти пингвины-то, ведь ходят по улицам! А тут, человек, которого ищет полиция всей страны, собирается на глазах у всех, в лучшем ресторане города отмечать свой день рождения. Да и ресторан… Какой к чертям ресторан, если никто без респиратора и за порог не выходит? Теперь все позакрывалось. На дверях магазинов и-то висят замки… чушь какая-то!

Я бросил письмо в ящик стола, чтобы о нем больше не вспоминать, но тут подумал, что третье мая уже сегодня, а до четырех остается всего три часа. От этой мысли стало не по себе. Я опять достал письмо и еще раз перечитал. Взгляд задержался на самой первой строчке: « Уважаемые г. г. Никифор и Кора Пистис… » И тут у меня задрожали руки. Я уронил картонный прямоугольник на пол.

Кора – это моя жена. Мы десять лет просидели за одной партой и поженились сразу после школы. А полтора месяца назад расстались. Точнее, если уж говорить честно, я ее бросил. Из-за чего? В общем, у нас не было детей. Из всех этих запутанных врачебных объяснений я так толком и не понял, по чьей вине. Но дело не в этом. Я ее любил. Сильно, по-настоящему, но бросил. Да еще так жестоко и гадко, что лучше не вспоминать. Она плакала. Она спрашивала, «за что?», а я только цедил сквозь зубы, что устал. Она говорила, что так бывает, что нам стоит не видеться пару недель, может, месяц, и это пройдет, все опять станет как раньше, но я не соглашался. Кора напоминала мне собачонку, которую хозяева вышвырнули на улицу: меня почти тошнило от ее жалкого, измученного вида. А когда совсем стало невмоготу, назвал ее бесплодной шлюхой, – никогда не думал, что скажу ей такое, – собрал вещи и ушел.