Андрей Крылов - Философ

Но достоверно известно лишь одно: Старик не сидел сложа руки. За эти годы он перебрал почти все архивы и прочёл всё, мало-мальски связанное с его наукой.

Отношение людей к Старцу было неоднозначное. Одни любили его за мудрость и часто приходили к нему поговорить после работы. Но таких было немного. Были те, кто ненавидел его за долголетие. Но и таких, к счастью, было немного. Большинство же просто не думало о нём или просто боялось, как все люди боятся того, чего не могут объяснить. А посему они просто «не относились к нему». Для них он как бы не существовал. Исходя из всего этого, от избытка посетителей Старец не страдал.

Эрик относил себя скорее ко второй группе. Он не мог сказать, что ненавидел Старца. Это было бы даже глупо. Ведь они никогда не встречались лично. Но всё же он считал, что долголетие несправедливо досталось человеку, изучавшему ненужную науку. Он сам, конечно же, мечтал о таком даре. Не из корысти. Он даже был готов, чтобы такой подарок от Бога достался не лично ему, а любому его коллеге. Он был уверен: проживи хоть один микробиолог сто лет, то наверняка нашлось бы лекарство. А тут – сто пятьдесят лет! И всё коту под хвост!

Сам того не заметив, Эрик уже стоял на крыльце этого дома-университета. Осознав это, он замедлил ход. Ему захотелось уйти, так и не позвонив в интерком. Но пути назад не было. Он позвонил.

– Заходи Эрик, – был ответ из интеркома.

Эрик вошёл. Он начал сравнивать Аристокла с образом, сложившимся у него в голове. Первым, что бросалось в глаза, была белая борода, которая доходила почти до груди. Она была чуть темнее, чем немногие волосы, которые остались на его голове. Лицо не скрывало почтенный возраст, и морщины щедро его избороздили. Но, в целом, образ создавался очень добродушный. Особенно много было морщин на лбу, что выдавало в Аристокле человека, ведущего интеллектуальный образ жизни. И только глаза были несоответственно молоды и очень умны. Они были светло-голубые и, казалось, заглядывали в самую душу и видели даже то, о чём не подозревал сам хозяин. Тем не менее, от этого Эрику стало ещё больше не по себе.

Старик сидел в большом холле в роскошном старом кресле. Рядом с ним стояло ещё одно кресло, только немного поменьше, куда он и пригласил жестом Эрика. Кресла разделял массивный деревянный стол, на котором лежало несколько старых книг. Весь холл был заставлен стеллажами до потолка. «Нужна целая жизнь, чтобы просто сосчитать все эти книги. А прочесть их и вовсе невозможно, – подумал Эрик. – Хотя жизнь больше двадцати пяти тоже невозможна. Кто знает, может он прочёл их все».

– Почти все, Эрик. Я успел прочесть почти все книги, которые у меня есть.

– Это уже начинает пугать! Сначала Вы знаете, как меня зовут, хотя мы никогда не виделись, и мы не договаривались о встрече. А теперь отвечаете на вопрос, который я задал сам себе!

– Твой вопрос был виден по твоему лицу. Ты его задал своим взглядом. А твоё имя… Создатель предупреждал меня о твоём приходе.

– Видно, у вас совсем не осталось тем для разговора. Если во время встречи на Ареате, которая происходит всего раз в год, вы говорите о других.

– Мы беседуем чаще, Эрик. Гораздо чаще. И мне не приходится ходить на Ареат. Если честно, я не был там почти восемьдесят лет. Бог беседует со мной здесь.

«Беседа не на Ареате. Он что, выжил из ума? Хотя нет. Наверно, это всё-таки правда. Иначе откуда бы он знал о моём приходе? Но тогда это получается совсем как-то нагло. Мало ему долгой жизни, так ещё и беседы с Богом вне очереди и с доставкой на дом! Ну почему именно он!» – Эрик даже сжал кулаки от негодования.

– Я знаю, о чём ты подумал. Я не знаю сам, почему именно я. Но это не то, зачем ты пришёл сюда, не для того, чтобы выяснять причину моих привилегий. Садись же. Давай поговорим.

– Вы правы, не за этим. Но я вообще не по своей воле к Вам пришёл. Такова была Его воля.

– Садись. В ногах правды нет . Хочешь, я расскажу о себе? Может, это немного развеет твою агрессию по отношению ко мне.

Эрик не стал возражать, что агрессии не существует. Да и почему бы не посидеть, не послушать. В конце концов, такова Его воля. А Он всегда знает, что делает.

– Хорошо. Согласен.

И Старец начал свой рассказ.

– Меня зовут Аристокл. Мне сто пятьдесят два года. Я родился очень давно. Человечество идёт вперед, несмотря на Болезнь. Веришь, Эрик, или нет, но, когда я был в твоём возрасте, мы оканчивали университет только к двадцати двум. Ещё не было этих машин с гипноусилителями понимания прочитанного. Но и Болезнь тогда забирала не раньше двадцати четырёх. Много воды утекло с тех пор.

Тогда ребят после пятого класса школы распределяли по специальностям. Как и сейчас, это происходило на основе тестов и специальных экзаменов и никак не зависело от человека. Сейчас такое распределение, если я не ошибаюсь, происходит после третьего класса. Да… Много воды утекло.

Я, как и все мои сверстники, после первого урока со взрослым, мечтал стать врачом. Ты знаешь, о чём я. Ты сам провел такой урок вчера. Поверь, теперь они все только и думают об этом. Теперь они мечтают стать вирусологами, микробиологами, нанобиологами… Они, конечно, не знают ещё таких слов. А, может, уже знают.

Так вот. Я, как и все мои сверстники, мечтал попасть на какую-нибудь медицинскую специальность. Я был уверен, что именно я найду лекарство. Но тесты показали другое. Я стал философом. Здание, в котором мы находимся сейчас, – это университет философии. Хотя, наверное, уже бывший. Университет с одним единственным ста пятидесяти двухлетним студентом. Здесь никогда не было слишком многолюдно. В среднем в нашем поселении было одновременно два философа. Особых разработок здесь всё равно нет. Сразу, после того как я окончил университет, было принято решение прекратить изучение философии. Мне было двадцать. Я решил остаться в здании университета, на что было получено разрешение. Насколько мне стало известно, решение было принято в общем масштабе. Когда мне исполнилось двадцать пять, я выяснил, что из всех людей мира я был единственным философом. Остальные уже умерли, да и я сам уже готовился к этому.

Слухи рассказывают разное, я даже слышал вариант, что я нашёл гору, на которой можно поговорить с дьяволом, заключил с ним сделку, и за это буду жить вечно. Но этого, конечно, не было, как не было и всяческих других моих высказываний, обещающих жить, пока не придут новые ученики. Я продолжал изучать философию и ждал появления Симптомов. Но они всё не появлялись. Когда мне исполнилось двадцать семь, учёные спохватились. Я восемь лет прожил в лабораториях. Но никто так и не нашёл даже намёка на причину моего долголетия. В конце концов, у меня взяли образцы всех тканей и отпустили. Я вернулся сюда, продолжил самообразование, жил с полной уверенностью, что Симптомы вот-вот проявятся. Я только к пятидесяти годам перестал ждать Их. А до тех пор был уверен, что Бог дал мне лишь отсрочку, но не освобождение. Так я стал уникальным вдвойне. Единственный философ и единственный с иммунитетом к Болезни.