Извас Фрай - Мы остаёмся жить

– Это совершенное безумие.

– Если боги улыбнуться мне – я найду своего мальчика. Если нет – я умру в пути: от болезни, усталости или топора варвара; всё лучше, чем сидеть в Риме и смотреть, как происходит очередной переворот: как легионеры разрывают на куски своего собственного императора и целые толпы невинных людей страдают от безумия кучки дураков. Лучше уже умереть вдалеке от Рима и не видеть, как год за годом, столетие за столетием он разрывает себя на части.

Я вспомнил, как несколько веков назад Нерон сжёг Рим. В жизни не часто увидишь зрелища настолько ужасные и бессмысленные – даже в такой долгой как у меня.

Конечно же, я понимал желание Флавия Тиберия и в некоторой степени даже разделял его; и я слишком долго прожил, чтобы чрезмерно беспокоится о сохранении человеческой жизни, которой угрожает это путешествие. Ни за что я не стал бы отговаривать его от этого пути – мне лишь хотелось знать, насколько сильно он уверен в собственных мыслях. Действительно ли он понимает, что это приключению – в любом случае приведёт его к смерти. Исход здесь очевиден – пережить путешествие ему не удастся. Вопрос состоит в том: умрёт ли он в ЦезальпийскойГалии или даже не добравшись до Вольтеры. А может, его заколют ножами одичавшие крестьяне, имения которых разграбили варвары и которым Рим бросил на произвол судьбы, не оставив иного выбора, кроме как стать разбойниками?!

На протяжении столетий: я спасал себя от скуки и тоски бессмертия тем, что учил языки и науки. Вначале, это ремесло давалось мне нелегко – латинскую грамоту я смог выучить лишь на семидесятом году жизни. Но к своему первому столетию я владел уже всеми языками Италии, даже названия многих из которых сейчас мало кто вспомнит. Каждый новый язык давался мне всё легче и легче. Я заставил себя быть гением человеческой речи и искусства миллиарда слов.

Однажды, греческие купцы привезли в Рим иностранца в странных одеждах, жёлтой кожей, непохожим ни на что лицом и глазами, которые напоминали кинжалы. Он говорил на языке, все звуки которого были чужими для европейского уха. Он писал непонятными ни для кого знаками, напоминавшими, если пририсовать им крыши сверху, дома. Но посвятив разговорам с ним всё своё время, я смог овладеть его языком в совершенстве, просто повторяя и запоминая звуки, которые он издавал, когда я показывал на какой-нибудь предмет или изображал руками жест.

Чтобы выучить древнекитайский от человека, который ни слова не понимает по-латыни, мне пришлось потратить два года. Этот язык я помню до сих пор. Он великолепен, если звуки обладают для их слушателя хоть каким-нибудь смыслом. Многие китайцы, с которыми я говорил впоследствии тысячи лет спустя, проникались ко мне глубоким доверием и уважением, поскольку считали, что я потратил всю жизнь на изучение их античной поэзии. Они принимали меня за гения-лингвиста, овладевшего всеми формами китайского языка, оставаясь при этом европейцем.

Самое важное в изучении любого языка – это неистовое желание выразить свои мысли и чувства на нём. Это желание должно быть как вечный огонь, сжигающий изнутри. Остальное – дело техники.

На жизнь я зарабатывал своим знанием языков, а в последнее время – владение речью варваров, которую мне тоже пришлось изучать. Мою профессию римляне почитали за высшую из благородных форм искусства. Научиться чужому языку в те времена считалось за подвиг, который совершить может лишь человек необычайного дара. И я догадывался, зачем я нужен Флавию Тиберию в его безумном путешествии: я возьму на себя роль переводчика. Тогда, у нас будет больше шансов продвинуться как можно дальше на север и, может быть, найти Аппия Примула.

И это было очень эгоистично с его стороны. Впрочем, он знал, что я могу и отказаться. Но он был уверен во мне – уж слишком долго мы знакомы друг с другом. К тому же, я сам постоянно жалуюсь ему, что даже в наше интересно время, когда гибнет империя и цивилизация – я всё равно гнию от скуки. Он знал: это путешествие для меня – как очередное приключение, от которого я не смогу отказаться. Это шанс развеяться, а больше ничего мне не было нужно. Самому – у него нет никаких шансов добраться даже во Вольтеры, в его-то возрасте. Но со мной – он, если сохранит своё неистовое желание повидаться с сыном и если на нашем пути не встанет орда варваров – сможем дойти далеко. Малый шанс на встречу с АппиемПримулом у нас двоих всё же был.

И, конечно же, он знал и верил в это. Я ответил:

– Я проведу тебя. Но только потому, что хочу, чтобы ты поскорее умер – от счастья, увидев своего сына.

– Хороший ты друг!

И он засмеялся.

– Высшая радость – злорадство! Что бы я делал в это жизни без людей, которые желают моей смерти?! Они – заставляют меня двигаться дальше. Меня так радует, что я пережил из всех. Пусть Рима не станет – пусть он катится в свою яму! У нас своя жизнь; и мы сами решаем, на какое путешествие её потратить.

Он так завёлся, что я не смог сдержаться и добавил:

– Ведь мы – старики – больше не можем позволить себе роскоши заниматься тем, чего не хочется делать.

– А ты – внешне совсем не похож на старика.

Теперь и я улыбнулся.

– А разве так важно, что внешне?! Внутри: я намного старше тебя.

– Я всегда подозревал это, друг мой. Спасибо тебе за помощь.

Решение было принято. Но на смену радости быстро пришли новые неприятности.

Всё дело было в семье Флавия Тиберия, на что я указал ему в самом начале нашего разговора, когда он сообщил мне о том, что собирается найти своего сына, отправившись за ним в погоню. Но он как всегда слишком поздно начал слушать меня. И зря. Как всегда.

Он не мог просто так бросить свою жену, друзей, слуг, названных братьев и сестёр, и других своих сыновей, один из которых был ещё новорождённым младенцем. Просто так исчезнуть, как это удалось Аппию Примулу, Флавию Тиберию не позволяло так же его общественное положение. Дом Пернов – станет домом, члены которого один за другим исчезают бесследно – жестокая участь быть семьёй посмешищ. Придётся потратить немало времени, чтобы объяснить всему Риму, что Флавий Тиберий – не сумасшедший, а герой, который отправился на поиски своего заблудшего сына из любви и милосердия к нему. Тогда, он спасёт репутацию своей семьи. Но это сложно сделать за один день, поэтому путешествие придёться надолго отстрочить.

С простым народом Рима проблем не должно было возникнуть. Люди всегда хотят облить других грязью, но от них легко защититься. А вот семья Флавия Тиберия – та самая кость в горле, которая не позволит спокойно и воздуха глотнуть ни одному свободному человеку, попавшему в её сети.

Мы были стариками: ему было под семьдесят, мне было под тысячу лет. Но под разлагающейся коркой мы с ним были новыми первооткрывателями – первыми отважными героями, покинувшими стены Рима и в одиночку отправившимися в страну варваров, во имя любви, во имя дружбы и верности.