Извас Фрай - Мы остаёмся жить

– Ничего страшного. Всем нам рано или поздно приходится становиться причинами тотальных мордобоев.

Я улыбнулся и похлопал его по плечу.

– Подожди; всё самое интересное – только начинается.

Мы достали деньги – у Флавия Тиберия, работавшего всю жизнь, их было предостаточно. И теперь, настало время от них избавиться. На этот раз: главное держать свой рот и эмоции на замке. Мы нашли другого торговца вином.

Опустошив две амфоры – мы вернулись к нему за добавкой; за третьей парой нам пришлось идти уже к другому торговцу, так как не смогли найти дороги к предыдущему. Этот торговец вином, с такой улыбкой протянувший нам заветные амфоры – был настоящим сокровищем.

– Так, – присев, кивнул в мою сторону Флавий Тиберий, – зачем мы пришли на Форум? Ради вина – хорошо. Но зачем ещё?

– Я хотел, – чуть не упал на спину, но вовремя удержался, – чтобы мы немного выпили вина, прорепетировали ещё раз и пошли к твоей жене и детям – со смелым сердцем и спокойной душой. Мне казалось, что тебе не хватает решительности. Но теперь, это вовсе не кажется мне хорошей идеей.

– Ик-к! Да.

– Кажется, мы с тобой немного засиделись.

– Ик-к. Согласен.

– Тогда, может быть, сейчас настало время твоей генеральной репетиции перед семьёй?!

– Ик-к. Давай.

Флавий Тиберий попытался встать. С третьей попытки ему это удалось. Относительно крепко держась на ногах, он заговорил:

– Ты – любовь всей моей старости. Ты жиле в богатстве и достатке с тринадцати лет – с тех пор, как мы вместе. И я прошу тебя теперь только об одном: отпусти меня к варварским шлюхам – мне веселее будет с ними. Меня уже ждёт там мой сын – первенец, что подарила мне моя первая жена, которая была куда толще и румянее тебя.

Я смеюсь и хлопаю себя по коленкам. И в то же время, какая-то часть меня стоит сейчас в стороне и качает головой.

– Сыновья мои, да простит меня Господь, но уж лучше бы вы были дочками.

На этом моменте: он сам начинает хохотать и, согнувшись пополам, едва не падая на землю, продолжает:

– Каждый раз, когда я принимался за известное дело, я думал, что каждое новое чадо выйдет лучше предыдущего. Но все вы пошли в одно и то же: разнянченное дерьмо, намертво присосавшееся к мамкиной титьке. Я растил вас как настоящих мужчин; а вышло из вас чёрт знает что – не способное ни гладиуса держать, ни народ Рима город свой защищать призвать. Вы уже не дети. Но что каждый из вас сделал такого, за что я мог бы гордиться вами?! И римский народ – стал таким же гулякой как и вы. Все мы заслуживаем быть стёртыми с лица земли варварской ордой.

Он отдышался; и продолжил уже тихим голосом – с широко раскрытыми безумными глазами, неведомо, что видящими в пустоте:

– Лишь один мой сын был достаточно смел, чтобы идти против течения и быть независимым ни от кого – как истинный римлянин. И от него отвернулась вся его семья – от него отвернулся даже я – его собственный отец.

Флавий Тиберий пустил несколько скупых и пошлых слёз, зазывая во все стороны самой грубой формой латинского языка:

– Он столько лет прожил изгоем! А ведь меньше всех остальных заслуживал этой участи.

Он поднял красные от безумия глаза и сказал всему миру с той же решительностью, с которой плюнул бы в глаза и Господу, и Дьяволу.

– И пусть все вы ополчились против меня – пусть зайдёте в мой дом и назовёте меня умалишенным – но я не позволю вам погубить моего сына. Я должен искупить перед ним свою вину. И я найду его – пусть ради этого мне и придётся пройти полмира, по руинам империи. Я найду его, чтобы сказать то, что давно должен был…

Я слушал его, почти протрезвев от горечи его слёз. Мои руки сами аплодировали ему – сам же я просто смотрел. Но это нужно было остановить – я видел, что моему другу совсем плохо и он чуть не падает в обморок. И он, и я – мы оба забыли, сколько Флавию Тиберию на самом деле лет и на что способны люди, дожившие до столь почтенных лет.

Я взял его под руку; и мы вместе, передвигаясь маленькими шажками, направились на поиски ночлега. Попутно, нам ещё не мешало бы разобраться: а какую именно часть города занесли нас наши пьяные ноги?!

Шаг за шагом – мы медленно шли в темноту. Флавий Тиберий – совсем уже потерял сознание; и мне пришлось тащить на спине уже два тело – его и своё собственное.

По Риму, ночью: бродят призраки его давних побед и давно ушедшей славы. Колизей – остался давно позади; где мы? Только звёздам известно – но они молчат об этом. Я пытаюсь найти путь к знакомым нам местам по небу. Но у меня двоится в глазах, поэтому двигаться мы можем только наугад.

Может быть, кто-то уже гонится за нами. Чьи глаза выглядывают из-под тёмных углов?! Какому разбойнику понадобились мы?!

Мне страшно. Я слышу биение собственного сердца. Я сворачиваю в каждый проулок – мы давно заблудились. Глаза мои скачут в разные стороны, пытаясь словить подсказку; но она всегда ускользает. Я пытаюсь понять, куда нам следует пойти, чтобы дойти до дома. И не нахожу ответ. Я напуган до самого мозга костей.

По пути, на одной из улиц, я наткнулся на повозку, забитую сеном. Во всех окнах: давно уже люди спят. Время уже не то, чтобы просить людей переночевать.

Единственный выход для нас я вижу только в этой повозке. В ней можно несколько часов отоспаться – хотя бы до первых солнечных лучей. А потом: уже с новыми силами, кое-как добраться до знакомых мест. Сейчас же: это невозможно. Я прожил в Риме не одну сотню лет, но так до конца и не узнал обо всех его улицах, закоулках и тайнах.

Я сообщил Флавию Тиберию о своей идее и не встретил с его стороны никаких возражений. Решение было принято единогласно. И мы – легли в стог сена в повозке, прислонившись поближе к стенке: так было удобнее и так нас было труднее найти.

Мы заснули мгновенно; хоть Флавий Тиберий уже и так заснул задолго до этого.

Мы не проснулись под утро. И как всегда, это бы огромной ошибкой.

Утром, крестьянин, закончив свой визит у сестры – направился в свою родную деревню, вместе с сеном, которое так никому и не успел продать. Ему нужно было со своей повозкой и старой клячей выехать как можно раньше, чтобы успеть домой, пока не наступила совсем уж поздняя ночь.

Конечно же, он не заметил нас – ему было не до того.

Он сел за поводья и его повозка вместе с нами – медленно, но верно, поплелась на север. Очень скоро, мы оказались у ворот. А затем: далеко от Рима.

Тем временем, мы ещё спали. И даже не замечали, что Аппий Примул с каждой минутой становится всё ближе и ближе к нам.

Большое путешествие – начинается с маленьких падений и шажков назад.

Это был действительно странный век.

– Конечное состояние такое, что уши заворачиваются каждое в свою раковину; кисть руки сама тянется к локтю, а из пупка доносится радостный свист.