Алексей Резник - Собачьи похороны

Им нужно было в свое время заводить детей, тогда бы они сейчас не носились с этой своей собакой, как с «писаной торбой»! – желчно заметил я.

Так ты приедешь или нет?! – с видимым трудом сдерживая бешенство, повторил свой вопрос Виктор.

Когда состоится это… мероприятие?

Вынос тела – в час дня.

То есть через полтора часа, я задумчиво посмотрел на циферблат маятника – мысли мои вдруг совершили неожиданный и интересный поворот. – Скажи мне, Виктор: там будет что-то наподобие поминального обеда?

Будет, будет! торопливо ответил Виктор и спросил с надеждой: Так ты едешь?!

Этот «балаган» будет проводиться у Паши на квартире?

Да! – подавляя вновь закипевшую в нем праведную ярость, лаконично ответил Виктор.

Через пол-часа буду, ждите! – пообещал я и с гигантским удовольствием положил трубку телефона на место, прекратив тем самым сводившую меня с ума незатейливую беседу.

Эльвира! – официальным вежливым тоном обратился я к корректорше: Мне звонил старый друг и любезно пригласил на похороны… одного нашего общего знакомого, так что я на пол-часика раньше уйду – вернусь часа в три. Александру Ивановичу объяснишь, если спросит. Договорились?

Хорошо, Константин Сергеевич. А обедать вы разве не пойдете? – что говорится, ни к селу, ни к городу спросила она.

На похоронах и пообедаю. Собственно, из-за этого я туда и иду! и больше не оглядываясь на опостылевшую мне корректоршу, я зашагал к выходу из не менее опостылевшего кабинета.

Я уже взялся за ручку входной двери, как корректорша Эльвира неожиданно произнесла фразу, заставившую меня вздрогнуть и замереть на месте:

Константин Сергеевич! Умоляю вас – не ходите на «собачьи похороны»!

Я обернулся к корректорше и задал наиболее естественно прозвучавший вопрос:

Это почему вдруг?

Вы…, вы там … «особачитесь»!

Блох что ли нахватаюсь? – не понял я корректоршу.

Нет, я не знаю точно, Константин Сергеевич, что там с вами может случиться, но точно знаю, что – ничего хорошего! – она смутилась и покраснела под моим пристальным взглядом, но не отвела глаз, а задала мне тот же самый вопрос, который я уже слышал сегодня буквально несколько минут назад от главного редактора: Вы что-нибудь слышали об Американской Кинологической Церкви?!

«А может быть она не так уж и глупа, как я всегда о ней думал?!» пришла мне в голову первая справедливая мысль об Эльке за несколько лет совместной работы и голосом уже не насмешливым, но как при беседе с равноправным со мной по всем статьям человеком, спросил у нее:

Ты что-то знаешь и чего-то опасаешься?! Ты поняла, что речь у меня сейчас по телефону шла о некоей умершей собаке, которую собрались хоронить по всем правилам человеческого культового этикета?!

Сегодня в утренних новостях я просто слышала по радио, что конфессия АКЦ (Американской Кинологической Церкви) проводит именно сегодня первую официальную акцию в нашем городе.

И какую же?

Открывает первый в России Собачий Храм.

Где? – тупо и односложно переспросил я.

А где-то в районе Мулыгино, на месте старого мусульманского кладбища. По- моему, они все там отъявленные негодяи, Константин Сергеевич. Не ходите туда, еще раз убедительно прошу вас!

Кто и где негодяи-то, Эльвира?!

Да в этой самой Американской Кинологической Церкви.

Немного подумав и поколебавшись между решениями «за и против», подсознательно чувствуя, что женская интуиция Эльвиры в данном случае не подводит ее, я решил все-таки съездить, чтобы не обидеть старых университетских товарищей, да и лишний шанс не потратиться на обед (могу повториться, что, как и большинство младших редакторов, жил я небогато) сыграл не последнюю роль в том, что я, в конце-концов, попал на настоящие собачьи похороны.

Пока! – нарочито легкомысленно подмигнул я Эльке и перед тем, как закрыть дверь с той стороны, повторил: Вернусь часа в три.

Оставьте хоть телефон этой квартиры, куда вы столь безрассудно отправились?! – умоляюще крикнула она напоследок, но я упрямо сделал вид, что не расслышал ее, плотно прикрывая за собой дверь.

И я уже не мог слышать, как она, оставшись одна, с каменным выражением лица едва слышно прошептала:

Вам никогда не вернуться оттуда, мой любимый Константин Сергеевич…

Когда я вышел из троллейбуса на нужной мне остановке, небо окончательно оказалось закутанным темно-серыми тучами, но желанным прохладным дождиком, способным разогнать или хотя бы немного умерить страшную духоту, оно все никак не могло разродиться. Моя рубашка и брюки из легкой ткани насквозь пропитались потом и чувствовал я себя, подходя к дому, где проживали Толя и Ира, весьма прескверно, если не сказать более.

Еще издалека я заметил, что возле их подъезда скучковалось десятка полтора легковых автомобилей, пара автобусов и толпились какие-то непразднично одетые люди – человек двадцать-тридцать. Людей, собравшихся на похороны в общем-то всегда можно безошибочно отличить по некоторым специфическим признакам от, скажем, тех, кто пришел от души повеселиться на свадьбе или на именинах. И данный случай не представлял никакого исключения, но… Подойдя поближе, я, и сам не понял почему, но сразу почувствовал, даже если бы и не знал куда иду, что здесь хоронят именно собаку, а не провожают в последний путь человека. Незримая аура своеобразной атмосферы любых похорон в данном конкретном случае несла на себе уродливую печать явной мелкотравчатости и противоестественности происходящего.

После посетившего меня откровения, на душе моей сделалось просто невыносимо гнусно и отвратительно (если пользоваться расхожими фразеологическими оборотами), но вернуться я, к величайшему своему сожалению, уже не мог, так как подошел к самому подъезду, одну из квартир которого, опять же образно выражаясь, посетило неожиданное горе. И я не особенно гордился констатацией того факта, что упрямо продолжать путь навстречу экзотической церемонии меня заставляло банальное мужское самолюбие, а не человеколюбивое желание разделить это уродливое горе со своими старыми осиротевшими, как им искренне казалось, друзьями.

Среди машин, припаркованных рядом с подъездом, я не без легкого удивления заметил микроавтобус, принадлежавший государственному каналу областного телевидения, а среди собравшихся людей увидел, по меньшей мере, трех корреспондентов крупнейших городских и областных газет. Я сделал вид, что их не узнал и, вообще, стараясь ни на кого не глядеть, постарался побыстрее пройти мимо и юркнуть в темный зев подъезда.

Но перед тем, как скрыться в подъезде, краем глаза я обратил внимание на, сверкающий зеркальным черным лаком, длинный «кадиллак», стоявший несколько в стороне от остальных машин. Уже поднимаясь по ступенькам полутемного подъезда, где ощутимо пахло мочой и старыми окурками, я догадался, что роскошный «кадиллак» принадлежал той самой Американской Кинологической Церкви и являлся, скорее всего, катафалком, на котором и повезут останки Валтасара Экскью к месту его последнего приюта. К такому выводу меня заставило прийти то обстоятельство, что вокруг черного «кадиллака» нервно прохаживались два очень злых бородатых священника из православного Покровского Собора и по их лицам было видно, что они очень бы хотели по душам побеседовать с кем-нибудь из представителей АКЦ.