Александр Рогинский - Мозг отлученный

Обычно в таких случаях начинаю задавать себе уйму вопросов, на которые нет ответов.

В целом, мне достаточно и своих внутренних разговоров, чтобы обратиться к психиатру. Я постоянно с собой разговариваю, будто больше не с кем.

А с кем?

Жена отсутствует, из родителей отец с Дусей, друзей не очень, да я и понять не могу, кто это такой – друг. Тот, которому ты можешь все рассказать, довериться, с которым можешь посплетничать, выпить и повеселиться, или заняться общим делом?

Есть такая песенка, где поется, что «дружба понятие круглосуточное и не рассудочное». Но разве можно принимать всерьез слова песни, где стремление автора только в одном: как оригинальней соединить слова, чтобы попасть в рифму. Понятие круглосуточное.

Это значит, если ему взбредет в голову, он может меня будить на правах друга ночью, когда я без задних ног дрыхну?

Это не для меня, ночью я люблю разговаривать сам с собой, если бессонница. Да и вообще, вряд ли открою душу даже хорошо знакомому. Людей обычно интересует лишь одно – лучше ли их ты живешь. Если лучше, начинают завидовать.

Вся моя жизнь состояла (сколько себя помню) и состоит из разговоров внутри меня.

Малейшее событие, открытие я обсуждаю с собой, иногда даже получая удовольствие.

На сегодня я исчерпал лимит посещений врачей. Понял, дальше будет еще веселей, ничего хорошего от них не узнаешь, так стоит ли к ним обращаться?

Поживем, увидим.

Если станет невмоготу, тогда…

А пока мне надо на работу.

Я не соврал Друденко, сказав, что являюсь директором строительной фирмы.

Так оно и есть. Фирма строит коттеджи для элиты (а для кого еще строить, у «неэлиты» нет денег).

Два года назад заказов было много, мне даже пришлось некоторые переадресовывать (правда, не забывая брать посреднические 10 процентов). В этом году приходится думать о том, как удержаться на плаву.

За полгода сдали заказчику всего три коттеджа. И перспективы пока не очень.

По городу я передвигаюсь в транспорте, единственная машина в ремонте. Моя вина, что не купил в лучшие времена больше «колес», но я боролся с роскошью, заставлял своих немногочисленных сотрудников пользоваться коммунальным транспортом.

Правда, мой главный инженер купил себе «Запорожец» за три тысячи долларов, и страшно доволен.

Мы иногда арендуем его «колеса».

Наверное, меня считают жмотом. И правильно. Мое жмотство основано на том, что мы живем в стране дураков, где непредсказуемость есть понятие постоянное. Что будет завтра, никто сказать не может.

Я, конечно, не прав. Мое жмотство носит идеологический характер. Считаю, что сначала нужно завоевать площадку, а потом уже с нее запускать космические корабли. А то у нас вон накупили дорогих машин, а дороги построить забыли.

И эти европейские и японо-американские неженки приходится ремонтировать, что обходится очень недешево.

Так что в данном случае я прав.

Но признаю, жмотство мне присуще.

В офисе (три небольшие комнаты) на своем месте сидит только Саша, которую я подобрал на улице и сделал секретарем.

Я шел по парку и увидел девушку, сидящую на скамейке и горько плачущую. Голова лежала на коленях, плечи вздрагивали. Я прошел мимо, вернулся, сел рядом.

Она подняла голову, сердце мое сжалось, такое несчастное у нее было лицо.

Я даже подумал сначала, что влюбился в нее с первого взгляда, так меня обожгло.

– Я вам чем-то могу помочь? – спросил я.

Она рассказала, как ехала с симпатичной женщиной в поезде, доверилась ей, а та украла у нее все документы и деньги.

И теперь она не может вернуться домой – там отец контуженный.

Когда уезжала, обещал расправиться за упрямство (она решила поступать в театральный, приехала в Киев на последние деньги, которые дала мать).

И что делать – не знает.

Я создавал фирму по принципу: чем меньше, тем лучше. Каждый из специалистов в фирме отвечал за несколько направлений, потому и не было секретаря, в котором я ощущал острую необходимость. Но я все жалел деньги.

И вот эта девушка…ей надо было помочь.

Так и появилась у нас должность секретаря, а Саша, отлично владеющая английским, выполняла еще и обязанности переводчика. Теперь нам не надо платить за перевод проектной документации, которую мы покупали у иностранных строительных фирм.

Саша была мне благодарна, а наш небольшой дружный коллектив ее прекрасно принял.

Саша сидела за компьютером.

Я поздоровался, перебросился несколькими фразами и вошел в купе, как я за небольшие размеры называл свой кабинет.

Стол мой чист. Все, что необходимо, находится в ноутбуке, так что достаточно его включить, чтобы сразу окунуться в работу.

Но я все еще под впечатлением посещения Друденко, в предчувствии новой тревоги и возможного приступа.

Приступ начинается с отдаленного волнения. Словно за горизонтом едва слышно прогудел тепловоз. Затем все явственней перестук колес, и вот приступ въезжает на станцию, где я в полной растерянности его ожидаю.

Жду покорно свою судьбу, зная, что сейчас начнутся мучения. Проклятый страх, про который я все знаю, в том числе, что его не следует бояться, проникает в меня, распускается пышным цветом и грозит парализовать.

Запоздало начинаю применять методы, которые наработал за многие годы болезни.

Например, превращаюсь в облако, а бренное тело оставляю на земле – вон далеко внизу я лежу, раскинув ноги и руки.

Вообразив такую картинку, я лишаю нервы возможности продолжать свое наступление. Нервам не за что зацепиться, ведь во мне нет плоти.

Долго обман трудно скрыть, но когда страх «приходит в себя», уже готов к бою другой защитник – мощный пресс, который выдавливает из тела страх и прочую гадость, заставляющую думать о смерти.

Страх трудно угомонить, он, как керосин, просачивается в мельчайшие щели. И тогда я запускаю главный аргумент: я запрещаю себе думать. Иные наши мысли – убийцы. Они готовы истерзать душу, сделать жизнь несуразной, глупой, ужасной.

Страх и мысль живут в слиянии, удивительно, как одно не стало другим. Они разного цвета и у них разные физиономии. Можно сказать, они брат и сестра, люто ненавидящие друг друга и одновременно еще более ненавидящие своего хозяина – человека, под чьим именем живут.

В такие мгновения ни о чем не думаешь, мысль всецело отдана в рабство, и ею можно манипулировать. Правда, только в сторону ухудшения. Ее можно остановить, но лишь сильным нажимом воли.