Сергей Синякин - Ветеран Армагеддона

– Что с ним? – удивился Лютиков.

– Ерунда, – поморщилась муза Нинель. – Недоделка, вот автор сейчас над ним и возится, ищет своего героя.

– Я смотрю, здесь часто такое случается, – осторожно вздохнул Лютиков. – Вон на скамеечке дамочка под зонтиком сидела. Сначала вроде ангелом смотрелась, а повернулся через минуту – ну такая простигосподи сидит, пробы негде ставить!

– Да здесь почти все такие, – согласилась Нинель. – Что ты хочешь, это Создаваемый мир, когда они еще здесь зримые очертания обретут.

Лютиков удивленно глянул на музу. Нинель безмятежно улыбалась.

– От автора зависит? – догадался Лютиков.

– А ты как думал? – удивилась муза. – Нет, Лютик, ты даешь! Тут ведь еще все не только от манеры творца зависит. Обязательно есть различия, обусловленные и миром, в котором тот живет. Различия, конечно, условные, но зримые. Все рядышком, все вложено друг в друга, точно матрешки. Тут еще есть Совершенный мир, который нашими демиургами создан, а рядышком Красочный мир, его художники создавали и создают, а еще тебя, не дай Бог, может занести в Сказочную страну или Терру Фантастику. Там вообще с непривычки можно с ума сойти. Я как-то заглянула из любопытства, там как раз вторжение марсиан отражали. Прикинь, беженцев толпы, треножники завывают, вой, плач, вопли!

– Как же так? – недоумевал Лютиков. – Ты же сама рассказывала, что в Раю плохих людей нет, только хорошие. Но ведь им приходится и плохих придумывать, а раз так, то и плохие, получается, в Раю живут?

Нинель досадливо хлопнула крылышками.

– Это ты не понимаешь, – сказала она. – Я тебе говорила о реальных людях, о покойниках, значит, а эти… они же продукт воображения. И живут они только здесь, рядом с творцом своим. Это все по специальному разрешению, понял? Поэтому я тебя в классики и тяну, у них жить интереснее, все вокруг свое. Захотел винограду свежего, только напиши о нем, захотел… Да мало ли можно захотеть? Хоти на здоровье, только в меру.

– А кто эту меру определяет? – спросил Лютиков.

– А то некому! – дернула плечиком муза.

И вовремя она оборвала беседу, они уже пришли.

Классиком был известный Лютикову писатель, назовем его М., как Ян Флеминг именовал из соображений секретности начальника тайной службы ее величества.

Был он невысок, но дороден, крутолоб, и в серых глазах его постоянно шла напряженная работа мысли. Лютиков еще обратил внимание, что по сравнению со своими же фотографиями предсмертного периода М. выглядит куда моложе и активнее. Оно и понятно, муза Нинель потом Лютикову доступно объяснила, что с классиками работают и не только имиджмейкеры, их еще специально моложе делают, чтобы чувствовали себя лучше, понял? И так она кокетливо губки облизала, что Лютикову, несмотря на его не такой уж большой возраст, немедленно захотелось стать моложе.

Сели за стол.

Изобилие здесь было не в пример экспериментальной райской обители. Лютиков чувствовал себя как колхозник, которому предложили посмотреть кинокомедию «Кубанские казаки». Ананасов он и при жизни не ел, поэтому и сейчас к ним не притрагивался. «Не были мы богатыми, – рассуждал он, – нечего и привыкать». Муза, в отличие от Лютикова, вела себя более непосредственно – тут же надкусила огромное красное яблоко, положила его рядом с собой и потянулась за гроздью винограда, на которой каждая виноградина была размером с крупный абрикос.

М. стариковски шутил, подливая Лютикову коньяк и заинтересованно поглядывая на музу. От таких взглядов поэт почувствовал раздражение. Но в гостях – не дома! Приходилось терпеть и ждать, когда разговор пойдет о высоком искусстве. Честно говоря, Лютиков не мог понять, за какие заслуги этого моложавого старикашку в райские классики произвели. При жизни литературные заслуги М. были невелики – написаны им было несколько бытовых повестей да пересказаны с монгольского деяния небожителей. Пробовал он себя и в таком хитром жанре, как фантастика, но ведь известно, что фантастика требует тайн, а у М. все тайны оказались простыми, поэтому особой любви его произведения у странного племени, именующего себя фэнами, так и не вызвали.

В Раю М. оживился. Почти каждый квартал в «Небесном надзирателе» или в «Райской гвардии» начали печатать его повести и романы из жизни святых и угодников. Дебютировав в Раю повестью о Даниле-затворнике, М. последовательно написал романы «Архангел над Африкой», «Вольготно жить нам в небесах» и трехтомную эпопею «Войди в свой Рай». Заблудшая душа в этой эпопее в земной жизни погрязла в пороках, но перед смертью покаялась, отмолила грехи и теперь, путешествуя по райским обителям, с ужасом вспоминала свою неправедную жизнь.

Скорее всего, именно эта эпопея и послужила положению М. в демиурги. Беседа за столом, однако, не клеилась. Возможно, это было обусловлено тем, что сам М. наливал себе из маленького кувшинчика настойку из райских яблочек, а Лютикову щедро плескал в стакан армянский коньяк из трехлитровой и оттого кажущейся бесконечной бутылки. Какие он при этом преследовал цели, Лютиков не знал, но, если говорить честно, догадывался, что захотелось зловредному старикашке М. посетившего его поэта споить и музу у него хорошенькую увести.

На все вопросы Лютикова о процессе творчества М. отвечал уклончиво и ссылался на Бога и молитвы. Этим он ужасно не понравился музе Нинель. Не любила муза, когда их тяжелая и неблагодарная работа остается в тени. Поэтому ей очень хотелось увидеть музу, которая работала с М., но той не было – или услал ее куда-то сладострастный старичок, или сама она, устав от этого зануды, взяла себе выходные.

Улучив момент, муза Нинель сердито толкнула поэта.

– Лютик, ну что ты расселся, как дома? Пора нам уже, ты на коньяк особо не налегай, я ведь не жена тебе, чтобы до дома волочь!

Все-таки волновалась она за Лютикова.

И он заторопился.

М. долго не хотел их отпускать, уже откровенно плотоядно поглядывая на музу Нинель и предлагая им спуститься в его погреба, чтобы откушать особый нектар, сделанный им собственноручно по греческому рецепту, который М. нашел в одной из древнегреческих рукописей, а заодно и сами рукописи посмотреть, ведь занятно же глянуть, как и на чем творили современники Гомера.

Муза, заметив желание Лютикова спуститься, дерзко сказала М.:

– Ваши рукописи интересны, но нам уже пора!

М. неохотно проводил их до выхода и даже попытался на правах знакомого облобызать музу Нинель в щечку, но та не далась. С Лютиковым М. попрощался суховато, но доброжелательно:

– Приятно было поговорить с перспективным и думающим человеком. Заходите, Володя, всегда буду рад вас увидеть, и музочку не забывайте, очень она украсила наше общество, прямо розой она среди нас, сухих и колючих кактусов, смотрелась! Заходите, буду рад! – И ножкой шаркнул, и ручку Нинель галантно поцеловал, только вот смотрел вслед уходящим гостям сухо и трезво, так обычно смотрят, когда донос обдумывают!