Людмила Брус - Код Гериона. Бессмертие без жизни

Поверхность под ногами оказалась ужасно неровной – сплошные выступы, ямы, коряги и камни, подушечки мха, зыбкая мягкость прелой листвы, в которой тонула нога, неприятная жирность грязи. Совсем не то, что ровные дорожки нашего парка, посыпанные мелким гравием и ракушками. Мне пришлось заново учиться ходить, и казалось, на четырёх ногах передвигаться здесь было куда удобнее.

Узкая песчаная тропа, на которой мы очутились, круто спускалась вниз петляя среди кустов барбариса с продолговатыми рубинами ягод и травы в мой рост высотой. Она вывела нас к озеру, которое в этот пасмурный октябрьский день выглядело почти чёрным. Его зеркальная поверхность слегка подрагивала под набегавшим ветерком, который холодил мне нос и кончики пальцев.

Затаив дыхание, я наблюдал, как отец выбирает место, чтобы засесть там с ружьём. Дичь вовсе не спешила ни выпрыгивать из кустов, ни носиться над головой. Её нужно было приманивать, расставив на воде те самые чучела, дожидаться в скрадке-лежаке, не смея лишний раз пошевелиться, и лишь тогда – спокойно, без суеты и спешки, стрелять. Тогда я ещё не понимал всех этих удовольствий, но, стремясь во всем подражать Чарльзу Линдону, всеми силами притворялся заинтересованным, ожидая, когда, наконец, он хотя бы на несколько секунд даст мне подержать винтовку, которую он сам так часто называл главным достоянием свободного человека.

Когда в прибрежные заросли с криком упал наш первый гусь – красавец с длинной чёрной шеей, интерес вспыхнул по-настоящему. Я подскочил и, хлюпая водой, опрометью кинулся в камыши, чтобы схватить добычу и принести отцу. Мне не хотелось, чтобы первым стал кто-то из охранников (они и не собирались, но я этого не знал). Но меня ждал неприятный сюрприз: птица не лежала бездыханной в ожидании, когда ее подберут, а хлопала крылом, раскрывала клюв и злобно шипела в мою сторону, а я ходил из стороны в сторону, увязая в жирном прибрежном иле, и не знал, как подступиться к добыче. То, что гусь оказался живым и окрашивал кровью воду вокруг себя, сильно меня напугало.

Отец решил проблему, свернув птице шею, после чего она сразу перестала трепыхаться и замерла с приоткрытым клювом, а я зачем-то позорно разревелся. Глава «Линдон Пауэр» не стал мне за это выговаривать и лишь велел мне убрать нашу добычу в сумку, но я физически ощущал волны недовольства, которые от него исходили. Тоже ещё: впервые доверили серьезное, мужское дело, а он сопли пускает, словно не на охоту пришел, а на балет с умирающим лебедем.

До того, как стемнело, папаша добыл еще одного гуся, и этого я подобрал расторопнее: на счастье, птица оказалась неподвижной, как полено, и глаза её были закрыты.

– А ты молодец, уже не боишься, – похвалил отец, снял шляпу и повесил её на сук. – Пострелять хочешь?

Мы отошли метров на тридцать от дерева, где висела шляпа, и я ощутил в руках холодную тяжесть отцовского «Винчестера». Ого! Как держать ровно такую махину, когда руки под ней трясутся?

– Отдачи не бойся. Приклад упри в плечо сильнее. Не упрешь – выбьет сустав к чёртовой матери, не жалуйся потом, – сказал отец.

Я вжал приклад до боли, прицелился так, как он меня учил, снял ружьё с предохранителя и нажал спусковой крючок. То ли резко нажал, то ли руки все-таки дрогнули под непривычным весом оружия. Грянул выстрел. С непривычки промчалась по телу дрожь, отдача ударила мне в плечо и сильно толкнула назад, но шляпа осталась висеть на дереве.

– Ты у меня охотник или дичь? – усмехнулся отец.

Мои пальцы налились холодом, шум собственного дыхания отвлекал. Я отдал бы все свои игрушки, всю свою комнату, да что там – весь дом за то, чтобы отец не смотрел на меня так пристально. Как можно сосредоточиться под этим тяжёлым взглядом? Выстрел! И снова в «молоко».

– Хочешь подойти поближе?

– Нет! – прорычал я. Упрощение задачи унизило бы меня сильнее любых насмешек.

– Тогда не дёргай крючок, а мягко поведи на себя.

«Сейчас или никогда!» – сказал я себе, замедлил дыхание, прицелился и сделал так, как сказал отец – медленно и плавно потянув крючок фалангой пальца. На этот раз я даже не заметил удара в плечо, потому что продырявленная шляпа слетела-таки на траву. Не в силах поверить в такой успех с первого взгляда, я поставил ружье на предохранитель и подбежал, чтобы убедиться: мишень сбита.

– Да ты Соколиный Глаз! В следующий раз попробуешь на лету.

– Это как?

– Смотришь, куда летит шляпа, и стреляешь с опережением – до того, как мишень в прицел попадет. Тут долго выжидать нельзя: опоздаешь.

– Дай попробовать!

– Уже не сегодня. – по голосу отца я понял, что дальше упрашивать бесполезно: придется лезть на стену в ожидании следующих выходных.

Налетел прохладный ветер, зашелестев длинными острыми листьями камыша. Пустил мелкую рябь по воде. Уже на пути к машине я прислушался, как шумят деревья и одиноко стрекочет кузнечик среди травы. «Наверное, прощается», – подумал я.

На следующий день отец улетел по делам в Китай и отсутствовал целых восемь дней; в охотничьих угодьях я оказался только через выходные. Вновь потребовались две неудачных попытки, прежде чем я смог поразить летящую мишень – новую шляпу, копию предыдущей. И хотя папаша, как всегда, был скуп на похвалу, я заметил, как он оживился, как загорелись огоньки в его глазах- не ожидал, видать, что у меня получится так быстро. Повторить свой успех мне удалось лишь на седьмой попытке, но больше по этой шляпе я не промахивался. В этот раз мы провели на берегу озера целых два дня – с большим рыжим костром, ночевкой в палатке – и домой вернулись с пятью гусями.

Именно тогда я приручил огонь и научился разводить его без зажигалки – с помощью огнива, хоть и пришлось с ним долго помучиться. Я смотрел, как из крохотной искорки он превращается в пламя, пожирает сухую траву и хворост, набирает силу и начинает свой удивительный танец. Он гудел, трещал, шелестел, а значит, говорил со мной, как насекомые, как деревья. Я слушал уханье, щёлканье, стрекотание, свист, что доносились из лесной чащобы – и чувствовал себя первым человеком – ещё наполовину зверем, для которого эти звуки были не бессмыслицей, а целой историей. Телохранители словно испарились, хотя на самом деле, конечно, неотступно шли за нами.