Владимир Перемолотов - Долететь и вернуться

— Я постараюсь, — ответил без улыбки капитан. — Кстати, напоследок несколько полезных советов. Лететь вам строго на юг. Где склад — определите индикатором, а как подойдете поближе, так он сам даст о себе знать. Ну а дальше… Не маленькие, разберетесь.

Он посмотрел на Мартина, словно разбираться предстояло исключительно ему. Тот кивнул.

— На всякий случай визуальные координаты: полосатая гора рядом с замком какого-то типа по кличке Трульд.

Сергей не выдержал искушения таким словом и пробормотал:

— Трульд его фамилия…

— Молодец, что запомнил.

— Замок совсем рядом?

— Не знаю. Наверное, не очень. Индикатором снимите защиту, и все… Буду ждать вас завтра.

— Мы вернемся к сроку.

— Надеюсь, — отозвался капитан. — Прощаться не будем…

Он сделал шаг назад, но что-то остановило его. Не оборачиваясь, он произнес:

— Так. На всякий случай… Мало ли что… Местная фауна для человека съедобна.

Он быстро вышел из кабины, не стараясь скрыть свое волнение. Сергей рукавом протер иллюминатор и увидел, как капитан отключил шланг от последнего штабеля и, скрестив, поднял руки над головой.

— Газ весь, — прокомментировал Сергей. — Давай, Мартин, трогай.

Мак-Кафли поднес руку с радиобраслетом ко рту, и в кабине раздался его голос:

— Готовы, ребята?

— Все в порядке, капитан, рубите концы.

— Счастливого пути, держите связь.

Гул стал слышнее. По площадке пронесся вихрь из пепла и сажи. Мартин повернул двигатели, и воздух, уплотненный вращающимися винтами, оттолкнул дирижабль от земли…

Снизу Мак-Кафли наблюдал, как по полураздутой оболочке ходили волны. Отсюда, с развалин «Новгорода», взлетающее в небо сооружение выглядело куда как менее торжественно. Капитану оно напоминало большой кусок шоколадного желе, сводимого судорогами. Он подумал, что, возможно, кому-то захочется попробовать его на зубок, и затряс головой., отгоняя кошмарную мысль.

Словно птенец, пробующий новую для себя стихию, дирижабль сделал круг над головой капитана.

Если бы у аппарата были крылья, то Сергей обязательно помахал бы ими капитану, но крыльев не было, и он с некоторой долей досады на это направил машину на юг. Дирижабль медленно, но неотвратимо уходил вверх. Без ускорения, которое ассоциировалось для людей с любым движением вперед, он взбирался все выше и выше к невидимым сейчас звездам. Иногда ветер дружелюбно подталкивал его плечом. Тогда гондола колыхалась, и люди ощущали плавный толчок, бывший своего рода рекомендацией в клуб облаков и еще ближе возносивший их к солнцу.

Руины из иллюминаторов дирижабля выглядели куда как более респектабельно. Мелкие осколки «Новгорода» и обугленные деревья отсюда выглядели однородным монолитом черного цвета с блестящими вкраплениями. Похоже это было на кусок черного бархата, по которому кто-то рассыпал горсть металлической стружки. Зелень леса, окружавшего место посадки, делала его менее скорбным. Свежевспаханная земля от его соседства уже не навевала мыслей о могиле и безвременной кончине. А накренившаяся носовая часть крейсера и вовсе оживляла эту композицию, делая ее похожей на солнечные часы.

От этой ассоциации инженеру пришли в голову мысли о босоногом детстве, парном молоке, и душа его наполнилась тихой радостью. Оглянувшись назад, он с удовольствием увидел, как Мак-Кафли внизу становится все меньше и меньше. Пока инженер мог различать его, капитан махал пукой, потом растворился в зелени, стал незаметной черточкой среди развалин.

«Славно все-таки, — подумал Сергей. — Хороший он человек, но зануда. Без него тут как-то спокойнее…»

Хорошее настроение просилось наружу. Хотелось поделиться с кем-нибудь своей радостью, ощущением свежести и спокойствия.

— Хорошо! — сказал он.

— А? — откликнулся Мартин.

— Хорошо, говорю… Спокойно. — Он показал пальцем вниз и изобразил лицом капитана. Говорить он не решился — связь работала, и капитан вполне мог услышать его.

Мартин кивнул, если и не разделяя мнения Сергея, то вполне понимая его.

— Кстати, спасибо, — небрежно бросил инженер.

— За что? — поинтересовался штурман.

— Не успел тебя поблагодарить там, на берегу. Это ты ведь мне ствол поднял? Больше некому было…

— Это когда ты мыльницу строгал? — усмехнулся Мартин. — Я, конечно. Не всегда же мне огурцами играться…

Дар, которым обладал Мартин, был одновременно и его счастьем, и его огорчением.

Огорчением — потому что сила его была невелика и хватало ее только на то, чтоб удивлять девушек, да на шалости с огурцами и рукоятками. Счастьем — потому что, как и всякий обладающий Даром, он знал, что тот всегда будет с ним и что возможности его теоретически безграничны и что если ему сильно повезет и он наткнется на свой резонатор, то это заставит его Дар раскрыться в лол— ную силу, и тогда…

Сергей почувствовал грусть приятеля и постаРался ее сгладить.

— Не расстраивайся. От тебя уже польза в хозяй имеется, а если еще и повезет как Цзе-Ху…

Он сказал это и тут же прикусил язык — сказал лиш нее. Мартин сдвинул брови и вообще замолчал.

Упомянутому Сергеем Цзе-Ху действительно повезл Он нашел свой резонатор еще двадцатилетним в одном из лондонских музеев. Им стала одна из картин Ватто. С ее помощью он сделал то, что прославило его на весь мир и вознесло на самую верхнюю ступеньку психодинамической табели о рангах — мысленным усилием он передвинул одну из небольших пирамид в дельте Нила почти на полтора километра.

Случилось это более пятнадцати лет назад, но с тех пор его успех вселил надежду во многих. Каждый, в ком хоть едва-едва тлела искра Дара, искал то, что уравняет его с самыми сильными.

Искал каждый, но находили не все.

Мир велик, и вещей в этом мире было преогромное множество. Какая из них поможет ему, сказать не мог никто. Системы в подборе резонаторов не существовало никакой, и помочь в поисках мог только случай.

Цзе-Ху помогла картина. Щекоти, второму номеру в психодинамической табели о рангах, помогал запах свежих буковых опилок. Хуану Тербелье — ощущение шероховатости неотполированного красного дерева… Это был таинственный мир намеков на истину, мир частых разочарований и редких радостей, но Мартин жил в нем и не мыслил себя вне его.

Что такое Дар, теперь сказать не мог никто. У ученых, что занимались этой проблемой, было сразу два мнения, и, как водится, прямо противоположных. Одна группа исследователей считала это атавизмом, лукавым намеком матери-природы на возможности, безвозвратно упущенные Человеком Разумным на эволюционной лестнице, а другие, напротив, твердо верили, что этот Дар немногих — столбовая дорога для всего Человечества, указующий перст в Светлое Будущее, где человек станет действительно всесильным.