Владимир Перемолотов - Повесть о Монахе и Безбожнике

Сейчас перед Старшим Братом стояла самая сложная часть задачи. Нужно будет убедить Амаху принять нужное для него решение. Стараясь казаться беспристрастно логичным, он сказал:

— Тот, кого я имею в виду, вернется. Нечистой силе он не нужен.

Атари пренебрежительно махнул рукой.

— Ведь он в нее не верит. А если там Альригийцы, то думаю, что он тоже вернется, предпочтя сухое подземелье монастыря возможности быть подвешенным за ноги, ведь его неверие распространяется и на их лжепророка Зизу!

Брат Атари брезгливо улыбнулся. Старший Брат Амаха пошевелил бровями, размышляя:

— А пойдет ли он тогда вообще?

— Положись на меня. Пойдет. Я сумею его уговорить.

Сановитый гость постучал пальцами по столешнице, брови его сошлись над глазами в густую щетину.

— У тебя есть конкретные предложения?

— У меня есть больше чем предложение, — внушительно сказал брат Атари. — У меня есть человек для этого дела.

— Кто это?

Брат Атари видел нетерпение в глазах собеседника и не отказал себе в удовольствии помучить того ожиданием. Безо всякой необходимости он начал переставлять приборы на столе.

— Ну! — не захотел ждать брат Амаха.

— Шумон Гэйльский!

— Шумон-ашта?!! — переспросил Старший Брат. Атари молча покивал, радуясь впечатлению, произведенному на гостя.

— Да-а-а, — с видимым уважением сказал гость. — Это фигура.

Для такого тона у него были все основания. По его лицу промелькнула тень уважения к былой славе этого человека.

Не смотря на хоть и не выставляемое напоказ, но явное безбожие, Шумон около пяти лет был советником Императора и хранителем его библиотеки. Потом он покинул свою почетную должность — по слухам вроде бы из-за внимания Императрицы к своей особе (хотя кто верит таким слухам?) — и уехал в провинцию.

— И он сам пойдет? — недоверчиво переспросил брат Амаха. — Без принуждения?

Человек способный пять лет продержаться при Императорском дворе и не кем-нибудь, а советником, в любом случае заслуживал уважения. Для этого требовались и голова на плечах и удачливость. Кроме того, у него не могло не остаться связей при дворе, особенно если слухи об Императрице верны… (Не на пустом же месте они возникают!)

— Конечно сам. Император ему теперь не защитник, да и кто ему напомнит о нем? А поскольку нам известны за ним кое-какие грешки, то в расчете на нашу снисходительность он, я думаю, пойдет нам на встречу.

Говоря это, Старший Брат Атари снял тяжелую крышку с широкой миски и по комнате распространился дразнящий пряный запах. Брат Амаха плотоядно пошевелил носом.

— Это что? Суфле?

— Попробуй, брат, я надеюсь, что тебе понравится, — смиренно сказал хозяин.

Гость крякнул и с видимым удовольствием придвинул миску поближе, однако, прежде чем опустить туда ложку закончил серьезный разговор:

— Шумон так Шумон. Пусть идет.

…После удушливой жары монастырского двора подземелье показалось Старшему Брату Атари райским уголком. Влажные камни на открытых местах потели кристально чистой влагой, в воздухе имел быть прохладный ветерок, а глаз ласкала зелень мха, покрывавшего стены и неяркая желтизна прелой соломы, на которой сидел узник. Младший Брат Така, сопровождавший его, поставил рядом с кучей соломы трехногий табурет и, скрестив руки на груди, встал рядом. Старший Брат Атари с кряхтением сел и участливо спросил:

— Ну и как тебе здесь, безбожник?

Вопрос и ответ разделила мгновение влажной тишины.

— Сыро, — ответил Шумон.

К Старшему Брату Атари экс библиотекарь не испытывал никакой приязни, ибо знал его не понаслышке. Старший Брат оглянулся с таким видом, словно видел все это в первый раз. Насытив взгляд, одобрительно кивнул.

— Ну, грешник, что заслужил, то и получи, — развел руками монах. — Зачем же ты народ смущал? Нам ведь все известно!

Он погрозил ему пальцем и начал с видимым удовольствием перечислять:

— И о сборищах тайных, и о школе твоей, и о предерзостных попытках проникнуть в Божественную тайну полета, и о связи с Дьяволом, и о мерзком твоем безверии…

На каждое прегрешение Старший Брат Атари загибал палец, и когда все они собрались в кулак, он для наглядности потряс им около самого носа узника.

— Мы терпели сколько могли. Сам виноват.

Шумон молчал. Ссориться со Старшим Братом ему не хотелось, да и возражать ему по существу было нечем. По-своему прав был монах. Все это было. И школа, и попытки разобраться, почему драконы и птицы могут подняться небо, а человек — нет. Разве что вот связь с Дьяволом… Шумон усмехнулся и ничего не возразил. Он только поплотнее закутался в сырой плащ, что оставили ему гостеприимные Братья.

Почувствовав, что разговор не задался, Атари решил расшевелить собеседника:

— Послушай-ка, Шумон, Все говорят ты умный человек. Скажи-ка мне, сколько может прожить человек, подвешенный за ноги?

Шумон ядовито усмехнулся.

— По разному. Если подвесить тебя, в полдень, то до вечера ты не провисишь.

Брат Атари то же усмехнулся и не менее ядовито поправил Шумона:

— Почему меня? Тебя.

Шумон побледнел и пожал плечами. Монах определенно куда-то клонил, но только куда?

— Повесь, посмотрим.

Старший Брат ухмыльнулся. Безбожник на глазах становился человеком.

— Да, конечно ты прав. Надо попробовать. Мне просто хотелось узнать, не заржавел ли твой ум за то время, что ты является нашим гостем?

— Золото не ржавеет, — презрительно сказал Шумон. — А вот…

Он хотел еще что-то добавить, но монах, почувствовав, что разговор может пойти о пустяках, удачно пошутил:

— Ну, тогда тебе на сырость жаловаться не следует.

Шумон пожал плечами.

— Надеюсь, что ум твой отсырел не настолько, чтобы ты не представлять себе положения, в которое ты попал? Сырая камера и прелая солома это еще не все неприятности, которые мы в состоянии тебе доставить.

Атари поднялся, опершись на резной посох. Официальное уведомление, которое он собирался сделать, требовало к себе уважения.

— Хочу поставить тебя в известность. В Гэйль прибыл представитель комиссии по охране Храма Веры. Ты понимаешь, чем это тебе грозит?

— Костоломкой, — спокойно сказал Шумон, взявший себя в руки.

— Ну почему обязательно костоломкой? — Атари снова сел и высморкался. Тут не поймешь что лучше — сухая жара или прохладная сырость. — Может быть колесованием, побиением камнями, «уткой» или четвертованием. Есть из чего выбрать? А?.

Перечисляя виды казней, брат Атари внимательно смотрел на Шумона, ища в лице его признаки страха или слабости. Лицо книжника, однако, не выразило ничего.

— Да, держишься ты не плохо, — признал монах, — но, плюнь на меня Карха, я думаю, чтобы все это тебя сильно привлекало.