Валерий Михайлов - Господь и покойник

Не зная, что ответить, я крепко пожал ему руку. Затем, вернувшись домой, приготовил к приезду Вали обед, а когда она вошла в квартиру, бросился ей на шею, стараясь вложить в свои объятья всю свою любовь.

– Ты чего? – спросила она.

– Ничего. Просто я тебя сильно-сильно люблю и очень по тебе соскучился.

То была моя последняя встреча с Господом. Не то, чтобы мы поссорились или надоели друг другу. Просто ни у него, ни у меня больше не возникло желания позвонить, пригласить в гости, договориться о встрече. Да и на улице нас как-то не сталкивала больше судьба. Надеюсь, что с Господом все хорошо, его маме становится лучше, и вообще они живут в мире и согласии. От всей души желаю ему добра.

У нас с Валюшей тоже все хорошо. Помня слова Господа, я стараюсь отдать ей все при жизни. Не знаю, как ей, а мне это чертовски нравится. Что же до смерти, то я совершенно без понятия, чем она была: действительно смертью, помешательством или чем еще… Я особо об этом не думаю. Как сказал когда-то шеф, не стоит ломать голову, ибо это может получиться, и что тогда? Вот я и не ломаю.

Тем более что наша сила, если разобраться, в незнании. Ведь именно незнание заставляет нас искать ответы, находить решения, видеть Мир с особой, никому еще не открывшейся стороны. Ведь только благодаря незнанию того, что тела тяжелее воздуха летать не могут, людям удалось подняться в небо. И так во всем. Знание же – это тупик. Это как шоры и трамвайные рельсы с невозможностью сделать шаг в сторону. Ведь если ты все о чем-либо знаешь, разве сможешь ты увидеть в этом что-либо новое?

И, конечно же, я говорю о незнании, как об отношении к Миру, при котором каждый ответ – это лишь еще один участок для взращивания вопросов, а каждый шаг – творение перекрестка с множеством путей; а не о стремлении к банальной тупости и отсутствию эрудиции. И кстати, вы не замечали, что чем тупее человек, тем более знающим он себя считает, а самые тупые знают все?

Что же до меня, то моя жизнь продолжается, и я ставлю не точку, а многоточие.

– …девочка моя, радость моя, солнышко мое милое, дуреха моя ненаглядная, счастье мое, красотуля моя, капризуля… – шептал он, нежно едва касаясь губами, ее лица, глаз, щек, уголков рта, плеча, шеи…

Они лежали уставшие и счастливые после бурных ласк, после страстных объятий, после долгой, прекрасной любви…

Они – это:

Он – Сергей Петрович Власов. Психолог. Кандидат наук. Высокий, склонный к полноте сорокалетний мужчина, скорее, симпатичный, чем нет. Нелишенный интеллекта.

Она – Елена Владимировна Пшеничная. Риэлтер. Сорок три года. Среднего роста красивая, не полная, но и не модель, женщина. Выглядит намного моложе своих лет.

Он целовал ее, нашептывая те известные всем ласковые слова, которые наполняются смыслом только наедине с любимым или любимой. Он целовал ее, а она ласково гладила его свободной рукой (на другой руке лежала его голова) по спине по волосам, по лицу. Она отбросила все свои социальные маски и щиты, и была рядом с ним абсолютно близкой, доверчивой, беззащитной, родной…

– Я тоже люблю тебя… люблю так сильно… люблю…

Она по-детски обхватила его руками и крепко прижала к себе.

– Я люблю тебя… люблю, как никогда не любила… никогда…

Ее глаза стали мокрыми от слез. Он не мог этого видеть, но, как обычно, почувствовал перемену в ее настроении. Они практически с самого начала умели чувствовать друг друга, ловить малейшие нюансы и колебания настроения, узнавать желания еще до того, как те успевали созревать для словесного выражения. Подобная близость исключала возможность лжи, недомолвок, утаивания, поэтому (но не только поэтому) одним из краеугольных камней их любви была абсолютная искренность без тайн и секретов. Тем более что за все десять лет, что они были вместе, ни у кого из них ни разу не появилось причины или повода для лжи.

– Что с тобой? – спросил он.

– Что? – переспросила она.

– Ты плачешь…

– С чего ты взял?

– Я же чувствую тебя, или ты забыла?

Он немного отодвинулся от нее, чтобы было видно ее лицо.

– Все хорошо, малышка…

Он вытер слезы с ее щек.

– Не знаю… Я не знаю, что со мной. Я тебя так сильно люблю, что без тебя…

– Дуренушка. Я с тобой, я твой, собственный, навсегда…

– Навсегда, – прошептала она.

Он прижал ее к себе, положил ее голову на свое плечо…

– Расскажи что-нибудь, – попросила она.

– Хочешь сказку на ночь?

Она чуть кивнула головой.

– Хорошо, я буду рассказывать, а ты слушай и засыпай…

Несмотря на то, что была средина июня, Сергей спал, укрывшись с головой теплым пуховым одеялом. Сплит-система была выключена. Окно закрыто, но не зашторено, чтобы не лишать высокое, почти ростом с него вьющееся растение, – оно стояло в двухведерном горшке под окном, – утренних солнечных лучей. Часы показывали 08—00.

Право спать вот так в летнюю жару, а зимой врубать на полную электрообогреватель он добыл в результате жестоких сражений и мирных переговоров, отдав за него полцарства и многое-многое другое.

Проснувшись, он не стал сразу открывать глаза. Вместо этого он сладко несколько раз потянулся, после чего попытался обнять Лену, которая, по крайней мере в его мыслях, должна была лежать рядом. Не обнаружив ее рядом, он открыл глаза, сел на край кровати и с третьей, наверно, попытки попал ногами в тапочки.

– Леночка! – громко позвал он, – Лена! Ленуся!

Ответа не последовало. Словно Фома неверующий он обследовал свою трехкомнатную квартиру «хрущевского» образца, не забыв заглянуть в ванную и туалет, чтобы убедиться, что ее нет дома. Скорее всего, – решил он, – она отправилась показывать квартиру какому-нибудь особо трахнутому на голову клиенту.

Он вернулся в спальню, взял с тумбочки мобильный телефон, нашел ее имя в записной книжке…

– Абонент временно недоступен, – сообщила на двух языках труба.

– Ладно, – сказал он себе, отправляя ей СМС: «Я тебя люблю».

После этого он перебрался на кухню готовить завтрак. В то утро его вдохновения хватило лишь на кофе с гренками. Гренки он предпочитал соленые с мелко порезанным чесноком. Ему нравился вкусовой оттенок, который придает чеснок яйцам, и жарил без чеснока разве что только глазунью.