Александр Уваров - Бардо дождя

– Помнишь его? – спрашивает «профессор».

Киваю в ответ.

– А теперь слушай меня внимательно. Это твой шанс. Шанс изменить судьбу. Нет, не эту, которую ты уже загубил. Ту, другую. Которую мы тебе выдадим из наших тайных запасов. Смерть – просто перемена тела. С потерей памяти, полной или частичной. Мы поможем сохранить память и станем твоими проводниками в мире Перехода. Понимаешь, о чём я говорю? Понятен тебе смысл моих слов?

Нет, мне ничего не понятно. Я не понимаю, о чём говорит этот странный тип.

Морщу лоб. Нет, дурной из меня актёр. Ничего не получается с имитацией мыслительного процесса.

Усилия приводят лишь к тому, что усиливаются приступы тошноты. И жидкость, теперь уже почти бесцветная, снова течёт через горло, обмазывая губы липкой слизью.

– Борется организм, – удовлетворённо замечает «профессор». – Так, пожалуй, ещё два десятка часов протянешь. Если верить нашим мудрым и многоопытным докторам. А они много чего такого повидали…

Хочется спросить, чего же «такого» повидали эти доктора. И что за сделку (именно сделку, не иначе) предлагает умирающему от рициновой отравы наш гуманный конфедеративный Комитет. И ещё хочется попросить офицера, чтобы отпустил меня… ну туда, где друг-унитаз…

Потому что, похоже, одной лишь рвотой дело не ограничиться. Упрямый зверь-организм очень хочет жить.

– Так что же, Тимофей? – включается в интересный наш разговор офицер. – Отомстим ублюдку?

Он кивает на изображение прозрачноглазого.

– Ему… Он ведь приказал охране вас избить? Оттащить вашу подругу в канаву? И бросить её там… Он достоин жизни? А вы смерти? Не поверю, что вы согласитесь с этим.

Самое время задать детский вопрос.

– Чего вы хотите? И кто вы?

– Капитан Чегоди, – представился служивый.

– Не-а…

Совсем уже ребячьи болтаю ногой. Правой, затекшей ногой. И сплёвываю на пол. Они терпят мои пакости, жидкость выходит из меня… Должно быть, старательные у них тут уборщицы.

– Не вы… Вот этот человек, что сидит в углу вашего кабинета. И говорит странные вещи… Кто он?

– Да! – кричит «профессор». – Капитан, представьте меня! Но только уж по всей форме, без скороговорок и сокращений.

Капитан встаёт. Поправляет китель.

И чеканит:

– Верховный маг Правительственного совета Свободных Российских территорий, доктор некромантии и некрологии, понтифик Транс-Реалии, магистр спиритологии, Верховный Мастер некронавигации и Господин Белого шара Анастасий Сабельев.

Надо же… Столько званий, и каких.

Тру губы ладонью. Стираю клейкий налёт.

– Признаться, теперь уж совсем ничего не понимаю.

А больше всего поразило то, что у странного этого типа фамилия заканчивается на '-ев».

Мне кто-то говорил (кто-то из едва знакомых приятелей, сослуживцев-письмоносцев Отдела торговых уведомлений, рассказывал давно и как-то между прочим, так что поначалу на слова эти и обратил внимания, но, выходит, всё-таки запомнил), что фамилии, заканчивающиеся на '-ов»,

«-ев» и '-ин» (кроме фамилии «Георгин», весьма распространённой среди цветочников южных территорий) – очень древние. И встречаются крайне редко, поскольку из широкого употребления вышли лет сорок назад. И обладателей таких фамилий мало осталось, и принадлежит они, должно быть, к древним и славным родам, корнями уходящим к тем временам, когда бывшая ещё страною наша конфедерация свободных территорий…

Ой, чёрт!

Будто резаком полоснули по животу. Такая неожиданная, резкая, до слёз, до мычания – отточенной ножевой кромкой режущая боль.

Срываюсь на крик:

– Так что вам нужно от меня?! Что?!

Капитан, смущённо переминаясь с ноги на ногу, косит в сторону мага.

– Магистр Анастасий, тут вы уж сами… Сами скажите ему… Я в этих ваших делах ничего не понимаю.

В старом доме на странной земле было тихо.

Деревянный двухэтажный дом на краю поляны оплетён со всех сторон плотно сросшимися ветвями тёрна, сквозь густоту и непроглядье колючих побегов которого пробивались лишь толстые коричнево-зелёные стебли чертополоха.

Дом, когда-то очень давно покрашенный бирюзовой, теперь уже выцветшей и выгоревшей до бледной, голубовато-серого невнятного оттенка краской, с фасада зарос виноградной пышной бородой, а боков – бешеным огурцом, свесившим с поката крыши тугие и колючие свои шары, наполненные созревшими семенами.

Тыльная же сторона дома была ему не видна. Но, верно, и она заросла. Густо. Непроходимо.

Почему-то он был уверен, что – непроходимо. Зелёным непроглядным, спутанным сплетением.

Он не помнил, как прошёл через лес. И не понимал, как сумел пройти. Ведь казалось… Да что там казалось, и впрямь невозможно было пройти, пробраться, пробежать, пусть даже с закрытыми глазами, сжатыми губами и остановившимся дыханием сквозь этот горящий, полыхающий, потоками пламени залитый и высокими огенными столбами перекрытый лес.

Горящий лес со всех сторон окружал поляну.

И Кузьма никак не мог понять, как получилось у него пробраться через этот лес.

И почему…

Он коснулся волос.

И почему не обгорели…

Н провёл руками по одежде.

И одежка без подпалин. Цела! Совершенно цела.

И ещё…

Он внимательно осмотрел ладони. Закатал рукав на левой руке. Пощупал кожу.

Удивлённо покачал головой.

Никаких ожогов. Ни пузырей. Ни пятен. Ни вздутий. Вообще – ничего. Светло-розовая кожа. Скорее, светлая. Просто светлая с еле заметным розовым оттенком. Кровь к ней почти не прилила.

Он не чувствует жар.

Кузьма опустил рукав рубашки. Застегнул пуговицу на рукаве. И продолжил путь.

Путь? Какой путь?

«К дому… Почему я к нему иду?»

Странный лесной пожар.

Нет запаха углей. Горящего дерева и вскипающей сосновой смолы. Не слышен треск погибающий в оранжево-алом пекле могучих стволов (а ведь охвачены, охвачены они пламенем! проступают тёмные контуры их сквозь огневую завесу!)

И вообще…

Он опять остановился. На миг. Прижал ладони к ушам. Отпустил. Снова прижал. И снова отпустил.

«Что же это? Оглох?»

Щёлкнул пальцами.

И отчётливо различил на фоне ровного гула порождённый движением его пальцев отрывистый звук.

«Но чтоже тогда происходит? Почему так тихо?»

От лесного пожара…

От пожара ли?

…исходил лишь ровный и негромкий, временами едва различимый, ровный и однотонный глухой гул.

Словно однородный, искусственно синтезированный горючий материал размеренно и ровно перерабатывался поддерживаемым регулируемым поддувом пламенем в гигантской, наглухо закрытой створками топке, сквозь вентиляционные прорези которой и мог бы долететь до слуха оказавшегося рдом наблюдателя такой вот протяжный и глухой звук.

Но лесное дерево не горит так! Не должно…