Юрий Колонтаевский - Над островом чёрный закат

Он знал, что его отец, вопреки требованиям Закона, не таясь, принимает участие в жизни внука. Поведение отца раздражает – в нем отчетливый привкус предательства.

И все же он жил. Как ни трудно, как ни опасно было жить. Он не только жил, он был счастлив. Его кратким ослепительным счастьем была Вера, плебейка, которую он встретил на Континенте – обширном острове, оставшемся от бескрайней Евразии. Едва миновала шестнадцатая весна ее жизни – совершеннолетие. Она была избрана обществом и готовилась к свадьбе.

Этот обычай – народные свадьбы – он завел вскоре после обретения высшей власти, когда впервые задумался о растущей численности плебеев. Предписано было девушек, выросших в инкубаторах и достигших совершеннолетия, и через одну из свободного племени славов дважды в год отправлять в город и распределять между рабочими плебеями.

Забеременевших возвращали в инкубатор, где содержали до родов. После родов они закрывали за собой дверь. Так просто и организованно удалось решить проблему воспроизводства плебеев – поддержание численности едоков на определенном уровне.

Девушки, не сумевшие сразу забеременеть, задерживались еще на одну ночь и закрывали за собой дверь, если и вторая попытка не давала результата.

Посещение Континента через тридцать весен после его окончательного замирения потрясло Владетеля. Оказалось, что девушки у плебеев по преимуществу розовые и вызывающе живые. Он был поражен, они стали сниться ему. Особенно хороши были девушки-подростки, предназначенные для свадьбы. Как они смеялись! У них полный рот прекрасных зубов, и, когда они смеялись, их зубы сверкали. Они рвали пищу зубами, когда были голодны, и смеялись – во весь яркий рот… Смеялись без оглядки, без устали. Тогда явилась ему крамольная мысль: только эти девушки достойны продолжать человеческий род.

Женщины исступленных жалкие – первое, что бросалось в глаза, когда приходилось сталкиваться с этими существами.

Их синеватые остроносые лица и истощенные тела удручали, не люди – тени людей.

Их скудная жизнь, скрытая от мужских глаз, обычно содержит три периода. Взросление до совершеннолетия в полной изоляции общественных инкубаторов. Замужество, состоящее в посещении супругами специализированной клиники, где из их тел извлекают половые субстанции с последующим слиянием и оплодотворением в пробирке.

Зародыш до определенного момента развивается в той же пробирке. Затем его помещают в просторную стеклянную кювету, в которой он плавает до девятимесячного возраста. Наконец, по готовности извлекают на свет – так рождается и приступает жить исступленный.

В дальнейшем любые контакты с биологическими родителями исключаются. Попытки разыскать собственного ребенка, которые довольно редко предпринимаются озабоченными родителями, приравниваются к тяжким преступлениям и сурово караются.

Супругам не запрещают жить вместе. Пары, сохранившие остаточную память, так и поступают. Но чаще расходятся и больше никогда не встречаются.

Наконец, третий период – обучение профессии и следующее за ним прозябание в изнурительной работе – весну за весной. Жизнь растений, не тревожимых памятью…

Он не смог отказаться от счастья, преступил Закон – забрал Веру с собой на Остров. Спрятал в своем поместье и почти на весну отошел от дел. Тем же, кто знал о его преступлении, повелел закрыть за собою дверь. Он умел защищать свои тайны.

Должное время спустя совершилось чудо – явился на свет мальчишка, его Адам. Он сам принимал роды. Его потрясли муки, которые на его глазах претерпела Вера. Когда же сын отделился от матери, приветствуя мир отчаянным басовитым криком, он принял ребенка на руки. Сначала ему показалось, что мальчик истек кровью, но, ощутив его сильные движения, он понял, что сын живой. Прижимая плотное, ускользающее тельце к груди одновременно сильно и нежно, он не испытал брезгливости, которую предполагал. Туника сразу же пропиталась кровью. Ребенок смолк, ощутив его тепло, пожевал губами, сморщился лицом, ему даже показалось, что он улыбнулся…

Вера была без сил, она приготовилась покинуть этот мир. Он удержал ее – не позволил. Позже он с истовым удовольствием наблюдал, как она кормит сына грудью, как возится с ним, пеленает, купает…

Она скоро поправилась – расцвела. Он украдкой следил за нею, не желая признать, что отныне они связаны прочно и навсегда. Рассуждая рационально, он видел перед собой живое существо, заменившее кювету, подобную той, в которой вызревал каждый исступленный на протяжении последней полусотни весен. Вера была живой кюветой, чувствующей и страдающей. Он знал, что кювету уничтожают после того, как она отслужит свое. Никому не придет в голову использовать ее повторно. По Закону Вера должна была закрыть за собою дверь. Она была плебейкой и к тому же родила ребенка, выполнив свое предназначение. Он был готов распорядиться, забывшись, но что-то не до конца осознанное, скорее всего, предощущение тоски, уже подступавшей вплотную, удержало его от шага, за которым, он знал, больше ничего не будет. Тогда он поверил по-настоящему, что выйти за дверь можно только в одном направлении.

Он тайно вернул Веру на Континент, в очередной раз нарушив Закон. Вскоре нашлось для нее приемлемое занятие: он поручил ей управление Большим инкубатором, в котором рождались и вызревали юноши для многочисленных шахт провинции и девушки, судьба которых была предопределена. Сына вместе с роботом-нянькой отправил к отцу, профессору университета, ничего не объяснив и настрого запретив раскрывать внуку правду о его происхождении. Больше он их не видел, но был вынужден признаться самому себе, что на самом деле память о них, затуманенная старческой слабостью, жила в нем всегда.

Теперь он думал о Вере и сыне не как о людях, с которыми когда-то соприкоснулся и которых должен бы уже забыть, он думал о них с такой достоверностью, настолько отчетливо видел их перед собой – мысленно, что едва сдерживался, чтобы не заговорить с ними. Ему захотелось немедленно вернуть Веру и сына в свою жизнь. Он не заметил, как немыслимое желание захватило его. Он решил сначала связаться с отцом, затем с Континентом и напрямую узнать о жизни близких людей, более не скрываясь, не опасаясь, что кто-то чужой проникнет в его тайну. Эти игры были ему безразличны. Он включил коммуникатор, набрал код отца и услышал бодрый голос.

– Привет, привет, господин Владетель, рад слышать, а уж о том, чтобы видеть, и не мечтаю, недоступный ты наш. – Следом знакомый смешок превосходства и спокойной совести, неизменно раздражавший его. – Вот думаю, какое невероятное событие должно было стрястись, чтобы ты наконец вспомнил о старике-отце? Шутка ли, миновало двадцать весен… Я вижу тебя только на портретах и приветствую верноподданно. Положено – по Закону.