Владимир Васильев - Пробуждение. Роман-мозаика

Люди в желтых одеяниях, очень много людей – они заполнили громадную площадь – стояли неподвижно, выстроившись в идеально ровные ряды и шеренги, словно изваяния, которым сунули в руки большие горящие свечи. Лица их выглядели совершенно отрешенно, а глаза были устремлены вдаль, скорее, в небесную даль, но не вверх, а к горизонту, словно они видели что-то там, за ним. Воробью, сидевшему на фонарном столбе, отчего-то стало не по себе. Видел он и раньше людей в таких одеяниях, и они всегда были к нему добры – насыпали на землю каких-нибудь зерен и никогда не прогоняли. Сейчас от них исходил неживой холод. Хотя свечи горели настоящим пламенем. Воробью было тревожно, и хотелось улететь отсюда, но он боялся, что не долетит до края толпы, а спускаться на свечи боязно. Разве что кому-нибудь на плечо сесть. В случае чего огонь крыльями затушить можно. Но он решил пока не торопиться. И на фонаре неплохо, вполне можно подремать на сытый желудок. Он вспушил перья и попытался прикрыть глаза, однако почему-то не получилось. Только-только начали смежаться веки, как перед внутренним взором возникло нечто страшное и невообразимое – громадный кусок мерзлой тьмы, внутри которой застыл замороженный он сам. Это уже не чик-чирик, а кич-кирич и сыч знает что такое!

Воробей еще раз внимательно посмотрел на площадь – ему показалось, что по стройным рядам пробегают волны судороги, словно этих людей кто-то пытается поломать изнутри. Так рожают животные и так пожирают, заглатывая целиком. Судороги на грани жизни и смерти.

Воробей решился и полетел. Он каждым своим перышком ощущал опасность и был уверен, что если не полетит сейчас, то уже никогда не полетит, а останется в куске мерзлой тьмы, не понимая, что она такое есть. Лететь было трудно – казалось, что воздух загустел, а встречный ветер изо всех сил сопротивляется полету. Но воробей был не из тех, кто легко сдается, он махал крылышками и преодолевал враждебное пространство над бритыми человеческими макушками. На них-то он и присаживался, когда совсем уставал. Это было самое безопасное место: руки у людей были заняты свечой, поэтому им нечем было согнать воробья, а на плече они легко могли зажать его между плечом и головой и покалечить. Впрочем, никто не реагировал на воробьиную оккупацию лысин. Никак, словно это были на самом деле изваяния. Но он-то чувствовал живую кожу и дыхание, хотя и очень странное, сильно замедленное – живые люди так не дышат. А неживые совсем не дышат.

Но долго воробей не позволял себе отдыхать: сел, стряхнул усталость с кончиков крыльев – и дальше. Он все сильней опасался, что не долетит до мест, где почувствует себя птицей. Ему все отчетливей казалось, что он – рыба, пытающаяся плыть по густому и тяжелому, как вода, воздуху. Но если рыба в воде чувствовала себя прекрасно, то воробьишке было плохо. В обычном состоянии он преодолел бы это расстояние с первого раза, максимум – в два приема. В этот раз ему понадобилось десять перелетов с передыхами. Он тяжело приземлился, почти рухнул, на густую зеленую траву и потерял сознание. Бездомная кошка, следившая за ним голодными глазищами, расширенными от вожделения, бесшумно подобралась к нему, понюхала и испуганно отшатнулась – аппетит сразу пропал. Воробей по всем признакам был живой, но от него разило смертью.

– Фр-р-р! – фыркнула кошка и потрясла головой, будто отряхиваясь от ужасного запаха. Она попятилась и быстро скрылась в зарослях.

Воробей любил посещать этот детский сад – его заведующая придумала и не поленилась воплотить придумку в жизнь, кормить детей на свежем воздухе. Под навесом от дождя, но и он был натяжной – нажал на кнопочку, и крыша тут как тут. Конечно, дети отвлекались от еды, но призыв есть наперегонки с воробьишками и голубями, которые паслись здесь же, коровы летающие, моментально возвращал им аппетит. Было у воспитательниц множество и иных уловок и стимулов. Так что воробьишка исправно появлялся здесь ко времени трапезы, осознавая свою незаменимую педагогическую роль. К роли он подходил творчески, чем неизменно радовал детей: то на столик детский залетит и покажет деткам, что такое хороший аппетит, а то и на краешке тарелки воссядет и клювом покажет самый вкусный кусочек. Детки были в восторге и старались вести себя идеально, чтобы не привлекать внимания воспитательниц, которые, замечая антисанитарные, на их взгляд, импровизации воробья, стремились отогнать его. Хотя не очень строго, понимая, что он им помогает. А детки всегда подкидывали ему и вкусные крошки, и кашу, и он подавал им хороший пример, никогда ничего не оставляя.

Сегодня он с отличным настроением прилетел в детсадовскую летнюю столовую, предвкушая вкусное и полезное во всех отношениях времяпрепровождение, и был поражен тишиной, которая висела над детскими столиками, как туча над землей, обещая ей скорый ливень. Голуби бестолково топтались по полу, растерянно вертясь вокруг своей оси в поисках, чего бы поклевать, но ничего не было – пол подмели, а тарелки еще не наполнили. Воспитательницы сидели за своим столом, а дети за своими и странными взглядами смотрели на дно пустых тарелок. Воробей взлетел на ближайший столик, сел на краешек тарелки, даже спрыгнул на ее дно и постучал клювом – да, ему не показалось, тарелка была пуста, клевать было неприятно. Он перепрыгнул на ручку девочки, возле которой эта тарелка стояла. Обычно такие его экзерсисы вызывали бурный восторг детей, но сейчас никто не отреагировал, даже девочка, продолжавшая изучать дно пустой тарелки так, будто там ей показывали что-то, невидимое воробью. Он легонько постучал клювом ей в ладошку – никакой реакции. При этом, сидя на руке, он ощущал легкую частую вибрацию – девочка дрожала, будто озябла.

Голуби, шумно захлопав крыльями, взлетели и скрылись в поисках более питательного места. На них тоже никто не отреагировал. Воробьишке это очень не понравилось. Не могли же они все сразу заснуть! Он знал, в окно видел, что дети спят совсем в другом месте в кроватках, застеленных белым. И лица у них при этом совсем другие.

Тогда он придумал номер «бедный воробышек» и исполнил его: прыгнул в центр стола и якобы упал, перевернувшись в падении на спину. Дрыгнул несколько раз лапками и затих, прикрыв глаза. Стал ждать – дети должны были запищать и броситься его спасать, но стояла мертвящая (во – правильное слово придумал воробей!) тишина. Он приоткрыл один глаз, потом другой – никто не смотрел в его сторону. Далось им это дно тарелки! Воробей обиделся и улетел в сторону кухни. Окно было приоткрыто, и из него вкусно пахло.

– Чик? – попросил разрешения влететь вежливый птиц.

Никто не ответил. Повара сидели по всей кухне: кто на табурете, кто на стуле, кто на длинной скамье, кто на перевернутой вверх дном кастрюле. Плита была выключена – от нее еще шло тепло, но остывающее. Вот на плиту все повара и смотрели. Что-то с ней случилось? Остывает. Воробей заметил горку крупы в тазу и приободрился: странности людей, в конце концов, их проблема, а ему питаться надо и свой род продолжать. Он спорхнул с окна на стол, где стоял таз, и принялся аккуратно клевать рис. Как жаль, что желудок такой маленький! Перегрузишься – потом не взлетишь. А он и не жадничал – поклевал чуток и чирикнул: – Благодарствую! На воробьином языке, разумеется: – Чик-чирики-рики-чики… Только его и видели…