Лен Гроссман - Бедный Йорик

WARNING: Adult content.

ВНИМАНИЕ: некоторые сцены написаны исключительно для взрослых.

Cover art by Len Grossman

Оформление обложки: Лен Гроссман

В оформлении обложки использованы фото с https://stock.adobe.com по Стандартной лицензии, а также http://stocksnap.com и https://pixabay.com/ по лицензии CC0.

Мой бедный Йорик, балагур известный!

Где твои шутки, от которых

Застолье хохотом взрывалось?

Не то теперь. Истлев, твоя улыбка,

Развлечь не сможет больше никого.

Уильям Шекспир, «Гамлет» (перевод автора)

Эта сцена в трагедии самая смешная. Ее нельзя ни забыть, ни спутать ни с какой другой. Принц пытается понять, был ли он счастлив. Ему хочется думать, что он знал лучшие времена. Ведь было же у него детство, в конце-то концов! И у детства был символ – лицо веселого простака под колпаком с бубенцами. Дурацкое лицо Йорика.

И это все, что осталось от детства.

Потому что было лицо, а стало… то, что стало. Осклабившийся в ухмылке череп на ладони у принца.

Все, что осталось, занимает не так уж много места. Совсем немного. Еще и по этой причине Гамлет не уверен, что именно баюкает он на своей руке.

Всего лишь череп?

Свое детство?

Даже принцу крови, способному видеть то, что не дано больше никому, трудно распознать в сращении охристой желтизны костей знакомое лицо. Единственное лицо на фоне безликой дворцовой челяди.

Не маску.

Не личину.

Лицо.

Такое вдохновенное, что ему больше пристало слово «лик».

Лик шута.

Йорик – так звали заводилу вечного праздника. Бесконечность имеет реальный смысл в одном только детстве, верно? В точном соответствии со своей профессией, Йорик был острословом, неутомимым фантазером и записным шутником.

Уголок неухоженного погоста, открытого всем ветрам. Он за пределами круга жизни, очерченного городской стеной. Приходить сюда небезопасно. Даже для наследника престола, которому можно все. Вернее, почти все.

Принц глядит в пустые глазницы прошлого. Только здесь и сейчас Гамлет понимает, что детство вычеркнуто из жизни, будто его и не было.

Но оно ведь было!

Или принцу так только кажется под гипнозом пустых глазниц шута?

Не боясь испачкаться, Гамлет оглаживает ладонью шершавую округлость темени. Под ним покоится траурная пустота – все, что осталось от прошлого.

Все, что осталось от Йорика.

Бедный Йорик!..

По черепу в разные стороны разбегаются трещинки. Гамлет касается неровного их рисунка и баюкает на ладони…

Нет, не череп.

Воспоминания.

Прошлое, которого коснулась увиденная Гамлетом тень. Она одна осталась у принца от счастья, которого не было никогда.

Отчего всем так памятна эта сцена? Не оттого ли, что, поднабравшись жизненного опыта, рано или поздно мы прозреваем? То, что раньше было важным, получает наконец свое подлинную размерность в самом низу списка вещей, без которых, как это еще вчера казалось, никак нельзя. Шкала ценностей переворачивается с ног на голову, и только тогда все становится на свои места. Мудрые, мы наконец получаем доступ к сокрытому до тех пор источнику правды и лжи.

Начиная отсюда, можно уже не бояться опоздать и делать все с мудрой размеренностью отшельника: жить не спеша и пить не спеша. Столько, сколько нужно.

С этого момента мы принимаемся охотно отыскивать скрытые изъяны в так называемых подарках судьбы и очевидные преимущества в изменах наших ближних. Мы поневоле нарабатываем здоровый скепсис и не ждем от жизни уже ничего такого, что заставило бы нас хоть на одно мгновение завидовать самим себе.

Довольно скоро по той же причине изо всех видов юмора мы больше всего начинаем ценить смешное не самого светлого свойства. Нас больше привлекает теперь прямая его противоположность – от серебристо-серой самоиронии до беспробудно черного сарказма. Да и как может быть иначе, если мы понимаем, наконец, с искренней отрешенностью: нетленное утеряно навсегда.

Дальше все зависит от калибра души.

Мудрые с улыбкой добавляют про себя: и слава Богу!..

Остальные поступают веселее.

Они плачут.

Но в каждом из нас рано или поздно то, что казалось неизбывным – земное, – растворяется, отступает, и пустоту, что раньше казалась святостью, заполняет его противоположность, со знаком минуса перед ним. И нет ничего более честного и кривого, чем этот минус, нарочитый, как скабрезная улыбка шута под срезом черепной коробки.

Знаменитая фраза «бедный Йорик» собственно к Йорику не имеет никакого отношения. Полуистлевшие останки если в чем и нуждаются, то разве что в покое, не в утешении. Действительно бедный в этой сцене, невзирая на состояние его финансов, принц крови. Он бедный уже потому, что понимает: наследное право владения не только другими, но и собой, ничего не значит.

В мире земных реалий незачем быть королем.

Смысла нет.

Потому что даже если числишься под первым номером, готовиться к измене нужно как можно раньше. Лучше всего – начиная с рождения, с самого первого своего дня на Земле.

И иначе не будет.

Никогда.

По этой причине все, что Гамлету остается, – это не спешить в короли. Более того, принц старается оградить себя от неустанной опасности. Он делает все возможное для того, чтобы беда обошла его стороной. За шанс разминуться с короной он готов уплатить любую цену, отдав врагам даже жизнь. И не только чужую, но и свою.

Принц в самом деле умнее всех в этой трагедии. И вот почему. Он открыл для себя истину, важнее которой нет на свете: королем никогда не станет тот, кто… не хочет быть королем.

А Гамлет этого не хочет. Уже не хочет. У него нет желания вписать в историю датского королевства еще одну точно такую же историю – ту, что уже имела место в прошлом.

Историю о победе низости.

И нищете любви.

Ту историю, что уже случилась.

С отцом.

Скучные дворцовые будни. Этикет, менуэт, букет. Цветы робко выглядывают из вазы, задвинутой в угол дворцовой залы. Букет, разумеется, сухой. Как и менуэт, исполняемый в строгом соответствии с этикетом.

И ни с того ни с сего – будто взрыв петарды на фоне стынущих похорон. И вот уже в радужном облаке конфетти тает памятная деталь – плывущий по воздуху силуэт.

Профиль отца.

Предвестие крови.

Обещание трагедии.

Той самой трагедии, которая – принц еще мал, несмышлен, и ему хочется в это верить – обойдет его стороной.

Семя сомнений еще не выбросило в небо трепетное пламя ростка, но грядущее уже вспарывает острыми углами бледность кожицы на зернышке судьбы.

Разрыв.

Рана.

Смерть.

Судьба мудра. Она дарит Гамлету шанс забыться на время. Ровно настолько, сколько длится детство. И вот уже на сером фоне дворцовой жизни – фоне окаянном и обреченном – царствует беззаботность праздника, нескончаемая феерия игры. Ее оттенки далеки от изящества, это всего лишь буйство грубой фантазии и скабрезного веселья. Что поделать – у каждого времени свое чувство юмора!