Генри Маштоц - Фанда.Ментал

Эстаф проводил ее глазами и посмотрел на старика, лежащего на соседней койке. Тот подложил под голову еще пару подушек и принялся гладить свою седую бороду. Заметив, как Эстаф массирует руку после укола, старик решил заговорить.

– Вам больно? – вопрос оказался на удивление неожиданным, отчего Эстаф не сразу воспринял его.

– Простите?

– Вам больно после укола?

– Да, немного затекла рука.

– Я думаю, это несправедливо колоть людям что попало без их ведома.

– Я вас не понимаю, – присев на кровать, ответил Эстаф. – Вы же видите, что вам делают укол!

– Я хотел сказать, что мы не знаем, что именно нам вкалывают.

– Вы не поверите, но это лекарства.

– Да, но лекарства бывают еще и ядом!

– Вы не доверяете медсестрам и врачам?

– Доверяю, – потянул старик, – только это ущемляет права больных. Они должны знать, что им вкалывают в данном случае, или же вскрывать ампулу непосредственно перед пациентом!

– Как в хорошем ресторане с бутылкой вина?

– Почти.

– Если кому и взбредет голову отравить вас, то на ампуле с ядом можно написать что угодно!

– Не спорю, – согласился старик и тут же замолк.

– Вы опасаетесь за свою жизнь или размышления о правах любимая тема разговора? – с улыбкой спросил Эстаф.

– Моя жизнь ничто по сравнению с попыткой сделать мир лучше!

– Да вы философ!

– Может быть… – тихо произнес старик, как будто успел поверить и потерять веру в это утверждение сотню раз.

– Вы сказали о попытке сделать мир лучше…

– Что я сделал для этого? – неожиданно для Эстафа продолжил старик, широко улыбнувшись, оголив желтые зубы.

Эстаф не смог выдавить из себя ничего и просто покачал головой. Его собеседник повернулся на бок, зажал в ладони бороду и пристально взглянул на Эстафа широкими глазами темно-серого цвета. Старик обладал каким-то добрым магнетизмом и редким мужским очарованием. Морщины на его лице, широкая улыбка и мягкий бархатистый голос приковали внимание Эстафа.

– Об этом сложно говорить, в особенности незнакомому человеку. Мне легче сказать, что я не сделал ничего, чтобы сделать мир лучше, чем рассказывать о поступках, в действенности которых вы можете засомневаться, или счесть меня однобоким человеком, не учитывающим тот факт, что своими так называемыми хорошими поступками я, вероятнее всего, сделал также что-то плохое кому-то другому!

– Согласен. Вы можете ничего мне не говорить. Давайте ограничимся лишь искренними ощущениями в то время, когда мы наедине с самими собой.

– Ну, это уже зависит от уровня требования к самому себе и планки, которую мы или нам ставят.

– И какая планка у вас?

– Думаю, высокая. Но мы можем выяснить это лишь в сравнении. А для сравнения нам нужны критерии!

– И для каждого критерия необходима шкала, ведь правда?

– Да, вы правы! Думаю, чем меньше цена деления этой шкалы, тем глубже мы сможем рассмотреть различия и оценить мотивы, толкающие одного на поступок ценой в три деления, а другого – на четыре, учитывая, что делений может быть сотня тысяч!

Эстаф задумчиво отвернул голову и почувствовал, как хочет на свежий воздух. Взглянув на свое тело, на руки, Эстаф с удивлением заметил, что ощущает их как-то странно, как чужие.

– Что с вами случилось? – вдруг спросил старик.

– Вы о чем?

– Почему вы в больнице?

– Не знаю. Я только недавно очнулся. Мне сделали укол, и мы с вами стали говорить. У меня даже не было возможности спросить у сестры, где моя жена и что со мной случилось.

– Вы ничего не помните?

– Я помню, как сидел на концерте. Следующее, что я помню, как лежал на улице.

– Надеюсь, доктор вам расскажет, – произнес старик.

– Как давно вы здесь? – поинтересовался Эстаф и нажал на кнопку пульта с тонким проводом, вылезающим из-под матраца.

– Меня привезли прошлым утром. Вы тогда спали.

– Прошлым утром?!

– Да. Вы здесь по крайней мере уже целые сутки.

В палату вошла миловидная медсестра, а за ним и доктор.

– Как вы себя чувствуете? – спросил доктор.

– Как давно я здесь?

– Вы поступили к нам без сознания четыре дня назад.

– Четыре дня?! – вскрикнул Эстаф. – Что же со мной случилось?!

– Мы взяли кровь на анализ, провели тесты, все показатели были в норме. Для нас было странно, что вы не приходили в себя. Мы не можем сказать точно, что произошло, но считаем, что вы пережили эмоциональный и болевой шок в результате какого-то внешнего воздействия.

– Шок… четыре дня… – тихо и рассеянно выговорил Эстаф, приложив ко лбу запотевшую ладонь. – А где же моя жена? Вы сообщили ей?

– Мы нашли у вас в пиджаке документы и выяснили ваш телефон. Но, к сожалению, никто не отвечал на наши звонки.

– Мне нужно домой! – растерянным голосом произнес Эстаф, одним махом скинув с себя одеяло.

– Вам рано вставать!

– Я отлично себя чувствую, мне надо домой, вы слышите?

– Успокойтесь, пожалуйста. Пока вы находитесь под наблюдением, – пытаясь удержать Эстафа, скомандовала сестра.

– Хорошо, скажите, когда я смогу выйти отсюда?

– Я не могу вам ничего обещать.

– Прошу, доктор, осмотрите меня! Я чувствую себя превосходно, понимаете? – умолял Эстаф.

Сестра положила руки в карманы халата и задумчиво посмотрела на доктора.

– Эй, доктор, – вмешался вдруг старик, – может, он на самом деле здоров.

– Хорошо. Только не вставайте. Я скоро вернусь, – ответил доктор и вместе с медсестрой покинул палату.

– Вы действительно хорошо себя чувствуете? – поинтересовался старик.

– Да!

– Я тоже чувствую себя хорошо, но мне некуда идти. Да и не к кому, – печально произнес старик, и его глаза сделались грустными.

– Вы живете один?

– Да, – чуть слышно произнес старик, словно хотел сказать больше, но передумал.

– Как ваше имя?

– Виланд!

Старик вновь погладил бороду, помассировал лицо, уши и шею и беспомощно опустил руки вверх ладонями, густо и глубоко исчерченными линиями. На мизинце блеснул перстень с темно-бирюзовым плоским камнем, окруженным мелкими камнями.

Эстаф ступил на тротуар, оставив позади дверь больницы, порхающую внутрь и наружу словно крыло. Потрясение, которое он испытал полчаса назад, подойдя к зеркалу, ничуть не ослабло. Эстаф был полностью растерян, сбит с толку и с остервенением пытался оживить свою память, пытаясь понять, что с ним произошло и почему у него другая внешность. В карманах куртки он нащупал незнакомые ключи, несколько купюр и документы на имя Эстафа Нойманна. В руке он крепко сжимал конверт, который старик попросил передать по адресу, написанному внутри. Конверт был не запечатан. Наощупь внутри лежало что-то крепкое, выпирающее и еще что-то из плотной бумаги. В голове кружились слова старика, которые он произнес при прощании.