Михаил Гальцов - Сейд

Бокун задумчиво повертел шарик в руке, разглядывая непонятный узор, затем положил его обратно в коробочку, а коробочку спрятал в сейф. Немного погодя он поднял телефонную трубку и вызвал к себе Льва Юльевича Плоткина.

Лева Плоткин был связан с Бокуном тайными узами ещё с 1925 года, когда он под именем Аль Газали командовал взводом эмирской гвардии в Афганистане. Свою командную деятельность Лёва «Аль Газали» совмещал с разведывательной. В январе 1929 года Лёва покинул Кабул, занятый повстанцами Бачаи-Сакао. В Советский Союз он попал только в апреле того же года с уцелевшими бойцами из отряда Рагиб-бея – Примакова* (Виталий Маркович Примаков – советский военный атташе в Турменистане, командир отряда, вторгнувшегося на территорию Афганистана 14 апреля 1929 года «для оказания помощи братскому народу»).

Лёва был отличным бойцом-рукопашником, превосходно владел холодным и огнестрельным оружием, а также являлся талантливым изготовителем различных ядов. С Александром Михайловичем он должен был ехать, как специалист, закончивший химико-биологический факультет Ленинградского университета.

***

Александр Михайлович был доставлен домой в десять часов вечера. Попрощавшись с Егорычем, он быстро поднялся по лестнице на второй этаж, открыл дверь и вошел в квартиру. В квартире было прохладно. Александр Михайлович прошел на кухню, уселся на старинный резной стул и закурил.

Выпустив изо рта тонкую струйку сизого дыма, Александр Михайлович погрузился в воспоминания.

В течение трёх тёплых дней, с 17 по 21 мая 1915 года на немецких позициях у Воли Шидловской под Болимовом, казалось, ничего не происходило. Разведчики, ходившие ночью за «языком», никого не привели, но докладывали, что «немчура всё роет ямы и закапывает в землю какие-то бонбы». Командование русских никакого значения этому донесению не придало.

Когда в землю был врыт последний, двенадцатитысячный, баллон, наполненный сжиженным хлором, командующий девятой армией немцев генерал Макензен потёр руки и велел командирам двух газовых полков докладывать ему три раза в сутки о возможности губительной атаки на позиции русских. Ждать пришлось десять дней. В три двадцать утра, 31 мая 1915 года, командиры немецких газовых полков отдали приказ начать атаку.

Сотни проворных солдатских рук одновременно крутанули вентили металлических, врытых в землю, цилиндров и клубы ядовитого хлора, подгоняемые холодным утренним ветром, медленно поплыли из длинных резиновых шлангов, направленных в сторону русских позиций.

Вольноопределяющийся Соловьев сидел в глубоком окопе, смотрел на розовеющее небо и думал о том, что когда-нибудь эта война закончится, и все люди займутся созданием нового, счастливого мира.

Соловьев осторожно поднялся и любовно похлопал по кожуху «Виккерс», стоящий на треноге, вкопанной в бруствер – он знал, что пулемет, сделанный английскими мастерами провинциального Энфилда, его не подведет. На передовой линии фронта уже целую неделю было тихо. Германцы чего-то выжидали, поэтому вместе с мечтами о чудесном будущем в душе Соловьева бродила смутная тревога. «Правду, наверное, говорят, что самый поганый страх – это страх перед неизвестностью» – подумал он и выглянул из окопа. Легкий ветерок подул Соловьеву в лицо, и он увидел, как этот легкий приятный ветерок несет с германских позиций большое зеленоватое облако. «Опять немчура выкобенивается со своей маскировкой…» – загудели солдаты и, протирая руками глаза, окончательно стряхивали с себя сонную одурь и готовились к первой за неделю германской атаке. Один из офицеров, увидев облако, запоздало прокричал: «Газы!!! Зажечь костры Надеть повязки»!!! Противогазы на позицию должны были подвезти только сегодня вечером, и потому их ни у кого не было. Проснулся второй номер пулеметного расчета – Сергей Бокун, спящий сидя на дне окопа. Бодро вскочив на ноги, он с хрустом потянулся, достал кожаный портсигар и принялся рыться в карманах в поисках зажигалки.

– Слышь, Сань, дай пожалуйста зажигалку, а то моя куда-то, стерва, запропастилась.

Соловьев заворожено смотрел на приближающееся к позициям облако.

– Какая к чертям собачьим зажигалка! Ты лучше перед собой посмотри! Видишь?!

Бокун поднял голову и недовольно посмотрел на облако.

– Ну и что здесь такого? Напустят дыма, а потом в атаку попрут, к гадалке не ходи!

Соловьев ответить ему ничего не успел – зеленоватый дым завис над окопами и одновременно с этим, германцы открыли ураганный огонь изо всех видов оружия. Соловьев вдруг почувствовал едкий запах и резь в глазах. Газ обжег глотку и колючим шаром покатился в желудок, раздирая грудь и выворачивая наизнанку внутренности. По запутанному лабиринту окопов носились с воплями проклятий людские тени в серых шинелях, которых косила с визгом шрапнель, и длинные пулеметные очереди, пущенные в этот кромешный ад с немецких позиций, вырывали клочья кровавой отравленной плоти и бросали изуродованные людские тела на изрытую снарядами землю.

Соловьев упал на колени, рядом с ним на дне окопа, захлебываясь в собственной блевотине и дико выпучив налитые кровью глаза, сотрясался всем телом Бокун. В затуманенном страхом мозгу вольноопределяющегося промелькнуло: «Вода!». Он вслепую нашарил флягу, висящую на поясном ремне, сорвал ее с ремня и дрожащими пальцами отвинтил крышку. Из кармана шаровар выудил белый носовой платок, разорвал на две части и поочередно смочил оба куска ткани водой. Одну половину мокрого платка приложил к лицу Сергея, вторую прижал рукой к своему носу и глазам. Пульс, бешено стучащий в голове, казалось, отсчитывал последние минуты жизни вольноопределяющегося Соловьева.

В течение часа ветер снёс остатки ядовитого газа с русских позиций и загнал их в небольшие низины, расположенные неподалеку от леса. Газ свое дело сделал, и теперь в атаку пошла немецкая пехота. Дальнейшее Александр Михайлович помнил смутно, почти ничего не видя, стрелял он из пулемета по приближающимся человеческим фигурам, потом полз среди трупов назад, в тыл и тащил за собой безжизненное тело Сергея. Очнулся вольноопределяющийся только в полевом госпитале. Бокуна рядом не было.

Военно-врачебная комиссия признала Александра Михайловича к военной службе не годным, и он вернулся домой, в Москву. Через два года в местных оккультных кругах его знали, как выдающегося теософа, спирита и гипнотизера.

Темный омут загадок человеческой психики затягивал Соловьева все глубже и глубже. Он совершил экспедицию на Кольский полуостров. Появилась своя исследовательская лаборатория под патронажем Академии наук, вышло несколько научных трудов, Соловьев уже подумывал о продолжении исследований заполярной тундры, но наступил октябрь семнадцатого года, и все покатилось в пропасть. Какая тут тундра! Летели с плеч умные и светлые головы, попавшие под тяжелый топор революции. Мозолистая рука пролетария, направленная изощренными мозгами обиженного монархией интеллигента, жалости не знала.