Ирина Замотина - Pro-life

– Не смешно… – отмахнулся Александр.

– Знаю, зато правда. Обоюдные претензии растут, ненависть тоже, а дети, ради которых всё и затевалось, ничего, кроме разочарования, не приносят.

– Друг, ты становишься брюзгой… – усмехнулся президент. – Ещё немного и пора будет на пенсию.

Министр тяжело вздохнул и закрыл ладонью глаза.

– Я на тебя посмотрю. Я пока не могу сказать тебе что-то более конкретное, но мы обязательно выясним всё и подготовим отчёт. Нужно будет реагировать быстро и жёстко. Иначе хана. И поговори ещё раз с Додиком. Он подробнее все расскажет про их операцию. Но ходят слухи, что они в ближайшее время введут программу «Джуниор».

– Таки да?! Они даже на это деньги нашли?!

Михаил подавленно кивнул.

Вдруг интроком завибрировал. Александр посмотрел на экран:

– Мне пора, прости. Позже поговорим.

– Хорошо. Я постараюсь всё выяснить… – Министр поднялся и, махнув на прощание рукой, выскользнул в коридор.

Александр посидел ещё несколько секунд, избавляясь от неприятных мыслей, которые могли помешать предстоящему мероприятию. Отправив содержание разговора и вызванные им эмоции в хранилище у себя в голове, он улыбнулся, и с довольным видом вызвал водителя.

Максим достал любимую приставку и осторожно воткнул провод в старенькую панель телевизора. У него было всего две игры для этой приставки, да и те он прошёл уже несколько раз. Несмотря на мамин запрет, он частенько шлялся по помойкам в надежде найти выброшенную карточку с игрой – приставку он добыл именно так и теперь постоянно восстанавливал. Бабушка даже считала даром его умение разбираться и ковыряться в технике. Удивительно. Там же всё было так просто… Просто бабушка плохо видела, поэтому она не понимала, как там все устроено.

Экран медленно загорелся, и перед мальчиком возникло изображение старинного европейского городка, по которому ему предстояло путешествовать вместе с главным героем. Максим никогда не был заграницей, но был уверен, что там очень красиво и люди носят только старинную одежду. Вообще последнее время были очень популярны ремейки старых фильмов и игр. Максиму, которому удалось реанимировать древний бабушкин компьютер, позволявший смотреть оригиналы, это казалось странным. Ведь старые версии были самыми настоящими.

Он часто представлял себя героем того или иного фильма или игры, воображал, что однажды из щуплого бледного мальчишки превратится в спецагента или командира космического корабля. Мальчик рисовал будущие приключения на старых обоях и с гордостью показывал их бабушке – пожалуй, единственному близкому человеку. Других детей в их районе почти не было. Максим не понимал этот феномен, но бабушка говорила, что это из-за бедности. Никто не хотел иметь дело с большим количеством проблем. Кроме того, в народе витала надежда, что вскоре Теломеразин разрешат и его можно будет принимать в любом возрасте. При этом многие женщины были убеждены, что он поможет только бездетным. Странный предрассудок, но он, усиленный интернет-форумами и слухами, захватывал всё больше умов.

Мальчик осознавал свою уникальность, но смириться с ней было тяжело. Ведь большинство взрослых: соседей, прохожих – смотрели на него как-то свысока, а на его родителей, если они были рядом, с презрением. К счастью, из-за врождённой патологии органов слуха – отсутствия слуховых проходов и сильнейшей деформации ушных раковин – Максим почти не слышал их комментариев. Достаточно было снять слуховой аппарат или выкрутить громкость. Нехватку двух пальцев на левой руке и хромоту скрыть было сложнее.

В их доме жило около пятидесяти человек. Все они обитали в крохотных квартирках с блочными стенами, втиснутых между толстыми плитами бывших древних девятиэтажек. Говорили, что это жилье было построено почти век назад и уже давно находилось в аварийном состоянии. Здесь не было современных окон или систем безопасности – только сырость и бетон. Большинство квартир стояло пустыми. Часть жильцов каждые полгода переселялась из одной квартиры в другую, оставляя после себя груды мусора и вездесущую вонь.

Жильё было почти бесплатным, хоть и мало пригодным для полноценного существования. Такие дома заполнялись провинциалами, приехавшими в поисках лучшей жизни поближе к столице. Порой Максиму даже казалось, что в их дом ссылают за провинности, поэтому все друг друга не любят. Отец, вечно уставший, злой и поздно приходивший с работы, часто напивался и жаловался на то, что «эти уроды у него уже в печёнках сидят и он больше не может видеть все их свинячьи рыла». Максим с трудом себе представлял, как выглядит свинячье рыло, но догадывался, что как-то неприятно.

Мама Максима Рита тоже чаще всего была занята. Её русые волосы совсем потускнели, и она часто плакала, стоя на кухне спиной к мальчику и что-то постоянно нарезая. Пожалуй, первая его ассоциация с мамой, – это её вздрагивающая спина с огромным шрамом словно от ожога. Она сутками работала сиделкой у одного пожилого господина, который «никак не хотел умирать, но при этом, старый хрыч, напрочь отказывался принимать лекарства». Мальчик плохо понимал, что такое старость, но благодаря рекламе твёрдо усвоил, что её надо бояться.

«И почему старость – это самый страшный недуг? – Порой размышлял он, гуляя по улицам города. – Вот бабушка, к примеру, болеет целым списком заболеваний: и аритмия, и подагра и даже загадочная глаукома, и она часто себя плохо чувствует. Но старостью же она не болеет? Кстати, интересно, как выглядит эта глаукома? Наверное, она похожа на насекомое. Как на картинке в энциклопедии».

Максим не понимал, почему часто от мыслей о бабушке ему становилось грустно. Она была очень-очень хорошая. Она научила его читать и писать, при этом она часто читала на память рифмованные строчки каких-то поэтов. Максим не понимал большую часть, поскольку в них использовалось много старых слов, но ему очень нравился ритм. Было в них что-то музыкально-напевное, слова складывались в единую тонкую мелодию, кружившуюся в воздухе и рисовавшую невиданные узоры и цветы.

Вдруг из соседней комнаты раздался слабый кашель, а затем едва различимый бабушкин голос позвал:

– Максим, солнышко, подойди, пожалуйста…

Максим резко вскочил и, нажав на паузу, заковылял на зов. Бабушка полулежала в большом кресле рядом с яркой лампой в форме солнца. Её комната была маленькой, почти крошечной. А стены были увешаны плетёнными ручными коврами и ковриками – их бабушка уже много лет продавала в дорогой магазин, где их заворачивали в красивую обёртку и перепродавали за гораздо большую цену. Но потом стиль «натурэль» с обилием жжёного дерева и ткани вышел из моды, уступив место пластику и металлу – бабушкины ковры стали никому не нужны, но она, повинуясь старой привычке, не переставала их плести.