Эрнест Зариньш - Когито Нон Эрго

Под ногами хлюпала вода, но серьёзного дождя не было, в любом случае добраться домой хотелось побыстрее, поэтому я приналёг на покатый кузов машины так сильно, как только мог. В итоге мы проделали немаленький путь, пока колымага наконец стала подавать признаки жизни.

Когда я забрался обратно в салон, шофёр протянул мне руку, и, улыбнувшись, представился

– Раким. Меня тут все правда зовут Клещ, и отнюдь не потому, что я бросаюсь на каждого клиента, просто у меня руки сильные, ну ты, наверное, ощутил, когда со мной здоровался…

Я, ничуть не покривив душой кивнул ему.

Клещ достал из бардачка небольшой китайский термос и налил в одноразовый стаканчик тёмную тягучую жидкость.

Я протянул руки взял стаканчик и начал греть замерзшие ладони.

Шофёр отхлебнул от своей порции и закатил глаза от приятного ощущения.

Я поднёс жидкость к носу, вдохнул, и сразу ощутил целый букет из трав, каких-то неведомых пряностей, душа моя буквально утекла в зелёные горные луга, где мне в своё время, ещё при существовании советской власти удалось побывать. Потом попробовал и сразу поморщился. Слишком терпким был вкус этого странного кофе.

Раким заметил мою реакцию, и улыбнулся.

– Ай-ай… так и думал. Вот вы, городские, не приучены совсем к пряностям, а для нас это сама жизнь. Мне это снадобье лучше алкоголя помогает не заснуть за рулём, алкоголь-то он сморить пытается, а кофе, которое моя Манана готовит наоборот, тонизирует, подбадривает, да и отравиться местным перекусом труднее становится. У нас ведь только природа под рукой, она как жизнь, так и смерть приносит, а жизнь разнообразна. Вот болезни – это тоже жизнь, человек болеет, ощущает себя плохо, но такова его жизнь, и такова жизнь тех бактерий, которые живут внутри его.

А человеку свойственно удалять от себя подобную жизнь, он хочет жить лишь так, как хочет именно он. И в этом ему помогает смерть, смерть, которую он носит под рукой. Перетёртые травки, коричная кора, настойки уксусные.

Так и в человеческом обществе, каждый стремиться лишь подняться вверх на самые высшие ступени своей башни из слоновой кости, вырваться из своей такой хрупкой и недолговечной структуры бытийных склок, вражды, и того, что его окружает, устремиться вверх, в небо, выше своих желаний и грёз, и он уничтожает на своём пути все, что существует как органичная часть его бытия, видя в других свои недостатки, или наоборот, завидуя тем, кто достиг чего-то большего, но не осознает, что там куда он стремиться уже нет свободного выбора, есть только его грёзы о вымышленной новой структуре, до которой его ничтожный разум не может подняться. А ведь человек не зря существует именно в таких, предложенных ему обстоятельствах, и без того, чтобы объединяться, стать частью общего организма, общины, передать собственный опыт практически невозможно. Как и осознать его влияние на мир.

Я, как человек одно время увлекающийся философией, с удовольствием следил за движением мысли этого, безусловно разумного человека.

– Всё-же людям свойственно стремиться к чему-либо новому, к новым нормам, учиться, а не только учить.

– Да, все мы в своё время учимся, а в своё время учим, и не всегда осознаем два этих процесса. Но и учиться и учить можно лишь на основании того мира, который ты осознал, и который тебя окружает.

Я улыбнулся.

– Вы именно в этом видите своё признание, находясь за баранкой, на трассе?

– Возможно и здесь когда-нибудь произойдёт нечто, чему я смогу поспособствовать, или же наоборот противостоять. Возможно здесь, за баранкой мне удастся подать руку помощи тому, кто в этом нуждается.

В этот раз пришёл момент улыбаться уже ему.

Я решил перевести разговор в другую модальность, и в частности спросить о том, ради чего я решился обратиться к сообществу таксистов.

– Вы знакомы с человеком, с которым я приехал к вокзалу?

– Я скажу прямо, мы наблюдали за вами с того самого момента, как ты вышел из электрички. Не скрою, у нас есть свои люди при прибытии на перроне. Немногие из нас имеют лицензии, при этом встречаются нам разные люди, на нас иногда нападают, с оружием или без, и поэтому мы как своего рода община заботимся о каждом из членов нашей группы.

Так вот, наблюдали мы и тебя, наблюдали и этого самого «таксиста».

Приехал он где-то за полчаса до твоего прибытия, все время оглядывался, на нас смотрел волком, мы, честно признаюсь, подумали, что это один из встречающих, это у нас не редкость, деревенька то далеко от вокзала отстоит, запросто не доберёшься, а автобусы вообще раз в два часа ходят, но, какого же было наше удивление, когда буквально за десять минут до приезда поезда он развернулся и уехал, а позже уже мы заметили, как ты сел в его машину, когда он уже выехал на трассу.

Сказать, что я был поражён этим признанием было ничего не сказать.

«Значит кто-то, озабоченный моими изысканиями следит за мной, причём довольно-таки целенаправленно».

После Раким предложил мне на выбор два гостевых домика у обочины, чтобы перекантоваться до утра, но я всё-таки предпочёл поездку обратно в город, так как на дорогостоящую по моим меркам гостиницу денег уже не хватало.

Раким без всяких разговоров довёз меня почти до самого дома, а я, выбравшись из машины уже в обстановке ночного города, решил прогуляться до дома обходным маршрутом, через дворы, чтобы успеть ещё перекурить на лавочке и подумать.

…Странно, – думал я, – если меня вели с самого начала, то почему не пристукнуть меня где-нибудь в леске, не ударить монтировкой по кумполу, выбив из меня уже навсегда желание изображать из себя усатого сыщика Мегрэ, да и что это за тайна такая, ради которой можно сорваться вслед за неудачным сыщиком и проследовать в этакую тьму-таракань?

Все эти мои размышления только подстёгивали мою неуёмную натуру на то, чтобы продолжать свои расследования. Только теперь я дал себе зарок, что стану умнее и не буду вести себя как подросток на руинах заброшенной многоэтажки, питаемый адреналиновой лихорадкой.

Утром я встал разбитый и не выспавшийся. Поставил чайник буквально на автоматизме, нашёл на холодильнике блестящую упаковку из фольги, в которой хранился мой любимый чёрный крепкий чай, бросил в чайник заварку.

«Когда я стану другим, когда я стану другим…» Орало радио в соседской комнате. Я почему-то вспомнил слова другой, до боли знакомой песни, песни, под которую уплывали очертания моей первой родины, яркие глаза вечернего города хищным огнём горели мне вслед, а я отправлялся в город холмов и курганов, где величавый каменный кремль надменно смотрит на длинную, ползущую словно змея между двух холмов, асфальтовую дорогу.