Ван Лугаль - Граду и миру

Потом паренёк придумал новые вещички. Возможно, решил, что гость заскучал. Молодой док стал заставлять его петь, танцевать, рисовать, – словно счёл не только больным амнезией, но и умственно отсталым. Танцевать он не умел совершенно, рисовал исключительно высокохудожественные каракули. Песни, которые он знал, заставляли сбегаться под дверь всю больницу, и молодой врач постоянно гонял любопытных пациентов прочь. Открывал дверь, грозился вызовом некого Ипполита, тряс палкой с диодом на конце. Каждый раз заново. Проще было не петь – что в итоге он и сделал.

Тогда они придумали ещё одну штуку. Принесли тонкую такую серебристую шапку, похожую на плавательную. Предложили уснуть с ней на голове. Он был не против – если она не должна была поджарить во сне его мозги, конечно.

На следующий день к нему пришли и показали то, что он видел во сне ночью. Он напрягся. Он задал вопрос: зачем им видеть его сны? На что ему, улыбаясь, пояснили, что персонал должен контролировать его психическое состояние – так легче будет провести его по пути выздоровления. И выразили глубокое восхищение фантазией и снами.

Тогда он окончательно разуверился в том, что умер. Вот до этого ещё немножко сомневался, думал, не параноик ли, не подозревает ли бедных ангелов – а здесь разуверился.

Потому что только люди могут желать контролировать друг друга, да ещё при помощи рукотворных машин.

Хорошим это, как он знал, никогда не заканчивается.

Его долго спрашивали о снах, попеременно то нахваливая их, то выражая обеспокенность ими. «Хорошие доки – злые доки» – мысленно шутил он каждый раз по аналогии с копами своего мира.

Они перевели его в отдельную палату. Оттуда в сопровождении молодого дока он ходил на процедуры: успокаивающие ванны, навешанные на кожу штуковины размером с монету, после снятия которых остаётся красный след. Часто надевали на ночь на него эту шапку.

Раздражало. Всё это раздражало. Но, не знавший, чего ожидать от этих людей, он не возражал. Только всё хуже спал ночью.

А днём его покой нарушали посетители. Наверное, их было мало; ему казалось, что сколько бы их ни было – их слишком много. Сначала он мирился.

Потом, после особенно бессонной ночи с адской шапкой на голове, дал раздетому старикашке в зубы.

Ипполит торопливо зашёл в дежурный кабинет и прикрыл за собой дверь. Любопытный свет, заглянувший было следом, вытолкнула обратно в коридор суровая металлическая дверь с глубокой царапиной снаружи. Царапина была пережитком времён таких древних, что некоторые сотрудники искренне считали: оставил её дикий медведь. Да – вещи иногда помнят то, что успели забыть люди.

У вещей вообще память сильнее.

Эндрю и Тиринари сидели, уткнувшись во множество экранов, расположенных над столами у правой и противоположных стен. Второй, надев массивные наушники, наблюдал за садом, Эндрю, надев свои только на одно ухо – за одним из коридоров, где столпились больные.

– Моррисон снова подрался, – не отрываясь от экрана, громко прокомментировал он. – Давненько таких драчунов не было.

– Последний был до твоего рождения, старшой, – отозвался Тиринари. Оба хохотнули.

– Об этом я хочу поговорить, – Ипполит подошёл и помахал рукой перед глазами Эндрю. Тот моргнул и, недовольно встопорщив усы, оглянулся на товарища. Понизив голос, горбоносый врач произнёс: – Э-э… я думаю, нам пора написать о нём.

– Куда? – вздохнул Эндрю и пошевелил усами, словно изображал рассерженного таракана. Дурачится. – В газеты?

– Тише! Нет. В Дом. Моррисон потенциально опасен.

– Он просто буйный. Ничем не примечательный случай.

– Э-э, да. Если забыть, что я занимаюсь органическими поражениями мозга, и я вижу, что это, – Ипполит кивнул на экран, – не они. Мы с коллегами хорошо его обследовали; отклонений нет.

– Значит, психика.

– Значит, психика, – согласился Ипполит.

Эндрю с кряхтением встал, разминая ноги.

– Ну и что? – спросил он и потянулся. – Психические отклонения такого рода не так уж редки.

– В таком ключе – это единственный случай за много лет. Но более важно другое, – Ипполит оглянулся на Тиринари. Тот сидел, надёжно скрыв уши под наушниками, и Ипполит тихо продолжал: – послушай… э-э… мы все искали его. По имени – не нашли. По внешности – тоже ничего. Наши системы не совершенны, но… э-э… но нет и местности, которую он называет своей родиной и которую видит во снах. Он как будто не существовал на Земле.

– И что? – Эндрю снисходительно скривился и опёрся рукой о спинку стула. – Пять случаев за последние три года. Возможно, вырос вдали от цивилизации. До сих пор есть потайные от нашего государства уголки, Ипполиша, представь себе!

– В конце концов их родственников нашли… («И у этого человека найдём» – вздыхая, вставил Эндрю) Не перебивай. Э-э… Я поднял документы. Ты помнишь, был запрос от Учёного Совета: сообщать о пациентах без установленного места жительства («Попросту БУМжах» – хихикнул Эндрю), чьи сны и воспоминания не соответствуют нашей реальности? Ты должен помнить. Они писали, что проводили эксперименты по обмену материей с параллельными Вселенными. Туда – заслали человека, а обратно – ничего не пришло, хотя закон сохранения материи говорит: что-то должно быть. Подняли тревогу, разослали по всем инстанциям заявления о любых находках. Помнишь?

– Да, – сказал Эндрю. – Шуму было много. Даже срочные объявления по голограферу делали пару раз. Но это давно было.

– А я не помню, – громко подал голос сидевший к ним спиной Тиринари. Ипполит вздрогнул и прикрыл глаза ладонью. Эндрю прокричал в ответ:

– А ты и не можешь помнить, дорогуша. Тебя тут тогда ещё не работало. – и повернулся к Ипполиту: – Пойдём в столовую? Заработался, снова забыл об обеде. Хорошо, что ты пришёл.

– Э, мы решаем важный вопрос. Как ты можешь помышлять о еде?

– Не такой уж он важный. Будь это гость из другой вселенной, он бы сразу появился, понимаешь? Сохранение материи: где убыло, там тут же прибыло. Это даже дочка моя знает.

Ипполит скривил рот и упрямо смотрел на Эндрю.

– Не разводи шум, – миролюбиво сказал тот. – Да, случай необычный, но не из ряда вон выходящий.

– У него совсем другое мировоззрение, другая психика, – сказал Ипполит. – Ты не представляешь, что он может сделать. И я тоже не представляю.

– А я представляю? – Тиринари оглянулся, приподняв наушник.

– Ты – тем более нет.

– Ипполиша, пойдём в столовую. – Эндрю взял товарища под руку и открыл дверь. – Я не дам тебе разводить шум и панику. Повторяю: вполне обычный случай. Он описан в литературе. Редко, но не необыкновенно. У него просто особая форма шизофрении, один на миллиард, в справочнике ты его найдёшь как «дикого человека». Из коллективной памяти в голову человеку попадают выборочные реальные воспоминания, достоверность подкрепляется галлюцинациями и бредом. Вспомни, Ипполиша: первую ночь в больнице он бредил, и после у него появились новые воспоминания!.. не смотри с таким укором. Не веришь? Хорошо, пойдём, я сначала покажу…