Ван Лугаль - Граду и миру

– Может быть, они и раньше сюда попадали, – Ипполит с досадой покачал головой. – Э-э… я побывал в некоторых из его снов, Эндрю. Я применил новую методику и примерил их на своё сознание, а не просто смотрел с экрана. Это не похоже на коллективные…

– Ты что? – Эндрю секунду смотрел на него остолбенев, затем выскочил в коридор, вытащил туда же за плечо Ипполита, захлопнул дверь и, оглядевшись, зашептал: – Ты что? Это же не протестированная технология! Нельзя!

– Мне дали разрешение. – Эндрю с чувством выругался, и Ипполит, решив сделать вид, что не заметил оплошности старого друга, продолжил: – Я знаю, что это могло мне навредить, Эндрю. У меня достаточный уровень допуска для таких вещей. – Начальник вздохнул, огляделся и скрестил руки на груди. – Его сны слишком… э-э… они наполнены не тем. Мысли, чувства, интенции. Проверь сам. Моррисон опасен. Опасен для всей системы нашего мироустройства.

– Значит, будем с ним дружелюбными и милыми. А вот с тобой, Ипполиша, я дружелюбным быть перестану, если не прекратишь действовать, как практикант, то бишь использовать на себе экспериментальное оборудование, и не отпустишь меня поесть.

– Он носитель того, чего не приемлем мы.

– Так, – Эндрю отмахнулся, – хватит. Как твой друг, я тебя выслушал и проверю то, о чём ты говоришь. Но как твой начальник, ходу пока не дам. Понял?

Ипполит помолчал. Поскрёб щетину. Затем хмуро согласился:

– Да.

На следующий день Тиринари, как обычно, сопровождал пациента Моррисона на процедуры. Ипполиту, которому Эндрю запретил что-либо делать сверх обязанностей, посчастливилось дежурить в этот день за мониторами. Он по-прежнему не находил себе места; но снаружи это не проявлялось никак. Разве что стал чаще барабанить по панели, но мало ли почему человек может начать барабанить?

Врач и пациент долго молчали, пока Тиринари закреплял на голове и руках Моррисона электроды. Тому, кажется, было всё равно: он смотрел в окно, где, оставляя белую полосу в небе, словно пастель по синей бумаге, плыл лёт старой конструкции. Потом Тиринари, обязанный общаться с пациентами, спросил:

– Ты как-то говорил, что уже лежал в больнице, Мэрион. Как это было?

Моррисон искоса глянул на закрепляющего на запястье электрод Тиринари. Губы тронула чуть ехидная улыбка, одна бровь поднялась, натянув на лоб полосы морщинок.

– Это было не так.

Тиринари на миг замер. Ипполит видел, как практикант покраснел. Но, – надо воздать честь юному вундеркинду, закончившему медицинский курс в девятнадцать – не сдался.

– А что ты помнишь? В какой больнице ты жил?

– Жил? – Моррисон рассмеялся, показав ряд мелких зубов. – Ну вы даёте, док. – тут же, будто сжалившись над молодым человеком, пояснил: – В разных. Лазарет. Чумная. Психушка.

– Психушка?

– Психиатрическая клиника. Заведение вроде вашего. – больной запнулся на середине первого слова, запутавшись в сочетании звуков «т», «р», «ч», но справился и снова улыбнулся. Странная у него была улыбка. Острая. Либо ехидная, либо такая —глаза изучающие, широко открытые, губы чуть поджаты. Словно натянутая на лицо.

Ипполит раньше такого не видел.

– А что ты там делал? Что ты помнишь? – упорный парнишка Тиринари. Если не перегорит с не социализировавшимися, далеко пойдёт. – У тебя была умственная болезнь?

– Нет. Я пытался не попасть на войну, док. – хитрый прищур. Происходящее – словно старинная игра, в которой выдаёшь по одной карте и смотришь: ну, соперничек, как отреагируешь? – Притворялся больным. Не помогло.

Тиринари замер.

– А так разве можно? То есть, зачем симулировать болезнь, если ты здоров?

– Чтобы не идти на войну и выжить.

– Но… разве это не твой долг? – надо же, Тиринари что-то знает про войну. Откуда, интересно? Рано ему ещё. Кто-то наверху решил, что раз вундеркинд, то можно и допуск побольше выписать? Или самоволие родителей?

– Долг, не долг. Можно, если не заметят. Они всех метут – деньги зарабатывают от грабежа друг друга. Но меня всё равно прибрали. В батальон Безудержных весельчаков.

На этом разговор закрылся. Провели процедуру; Тиринари молчал и крутил колки, Моррисон некоторое время буравил его взглядом, затем – отвернулся к окну. Затем Тиринари снял электроды. Один уронил, и тот закатился под кушетку. Доставая, Тиринари украдкой оглянулся на камеру, и в его взгляде Ипполиту почудилось сомнение.

– Эндрю, – Ипполит ворвался в кабинет к другу, словно природная стихия – не замечая препятствий. Дверь отлетела и ударилась о стену. Эндрю, отгородившийся от мира стопкой заполняемых бумажек, и недовольный, что его отвлекли, едва выглянул из-за неё: два круглых тёмных глаза под густыми прямыми бровями. – Его надо изолировать.

– Опять ты про Моррисона? Что на этот раз?

– Он смущает молодых сотрудников разговорами. Э-э, может, он того не хочет, – заметил Ипполит. Прислонился к стене боком. – Но он внушает им недопустимые мысли. От чего отучают, и некоторых всю жизнь, в клиниках вроде нашей. – и он пересказал услышанный им разговор.

– Тебе могло показаться, – пробурчал Эндрю, не отрываясь от бумажек. – Чудак ты. Парня не зря сюда отправили в таком раннем возрасте – значит, устойчивость есть. Он и Рамини курирует. И пока повышенной половой активности не обнаружено, знаешь ли. Ты, Ипполиша, лучше бы об Ангелине из третьей палаты подумал, чудак. Женщина не видит ничего, что находится по левую сторону, а он с Моррисоном носится…

– Надо с ним поговорить, – Ипполит нервно хрустнул пальцами и заметался по кабинету. – С Тиринари. Он мог, э-э, неправильно понять этого человека. Он совсем молод.

– Вот и поговори с дорогушей, как выдастся такая возможность. Проведи разъяснительную работу.

Ответом было судорожное молчание. Эндрю, слишком хорошо знавший друга, вновь выглянул из-за стопки бумаг. Ипполит сидел за стопкой на кончике гостевого стула, выпрямив спину, и напряжённо смотрел перед собой.

– Что? – спросил Эндрю устало.

– Но я не знаю, как. То есть, меня обучали, как вести себя с больными, а со здоровыми… э-э… у меня нет доступа С. То есть… э-э… у меня нет доступа к архивам того, как строился наш мир, и… как вести себя с персоналом…

– И на С такого не найдешь, – согласился Эндрю. – Думаю, это не ниже В, первой трети, для особо психически и морально устойчивых с умением обобщать категории и навыками управления, а также возрастом не ниже сорока пяти лет… не тушуй, Ипполиша. Ну там просто поговори, как с братом, когда он переобщался с шизофреником, или придумай сам, ей-богу, парень ты с мозгами, со временем тебе и С, и В дадут.

– Ладно, – согласился Ипполит, – как с братом, понял. Точно. Я подумаю. Э-э… тебе помочь с бумагами?

Из-за стопки высунулись недовольные усы: