Николай Зуев - Запах теней

– Я посмотрю. Сиди. – Дина поставила стакан на стол и вышла из кабинета. Чайные кораблики ещё долго кружились в беспечности тянущего их потока.

Поначалу она решила: это какой-то треск перегоревшей лампы дневного света или прощальный крик какого-нибудь прибора. Слабый едва уловимый писк послышался снова и снова – словно умирающий электроприбор звал на помощь.

Странно и жутко.

Звук был необычным, каким-то чужим, ложным, будто слышишь совсем не то, что происходит в действительности, будто реальность и неестественность сплелись в одной маленькой вибрации воздуха, от которой у Дины побежали по коже мурашки.

«Откуда здесь радиоприёмник или… что там ещё может быть?»

Девушка взглянула на стену: лампа в порядке. По крайней мере, никаких видимых признаков свидетельствующих о её поломке не было. Вот только электроприборов в палате быть не могло.

«Тогда что это за звук радиопр… Почему приёмник?»

Войдя в комнату, она сразу и не поняла, что жутковатый странный писк исходил с той стороны, где находился маленький пациент. Лишь приблизившись к кровати, Дина увидела и услышала то, что не забудет никогда.

Он лежал на дальней от выхода койке: испуганные глаза ребёнка были устремлены в потолок, а писк «перегоревшего радиоприёмника», казалось, с трудом протискивал себе путь из тела мальчугана. В тот миг девушка не испугалась, точнее – не успела, поскольку, может быть, врачебный долг не позволил сделать это. Однако, с жестокой неспешностью приходящее в себя осознание увиденного, всё глубже и глубже «тянул вниз» в яму под названием «страх».

– Дима, что с тобой? – схватила она его за руку. – Эй, мальчик, да ты весь горишь!

Маленький пациент ничего не ответил, он неподвижно гипнотизировал потолок, а его жуткий стон «тянул вниз».

– Ты спишь, что ли? – удивилась медсестра, и это была последняя секунда её жизни, которую впоследствии она посчитает нормальной, поскольку дальше всё будет иначе. В один короткий промежуток представление о мире изменилось и перевернуло буквально всё. Она поймёт это потом, позже, когда сюжет фильма её бытия внезапно расколется надвое: «до» и «после».

Она наклонилась к его голове. Сдерживая внезапно нахлынувший крик, девушка в ужасе отстранилась. Увиденное не могло быть иллюзией, поскольку именно сейчас, чёрт побери, не время для всяких там развлечений разыгравшегося воображения. Глаза. Эти нечеловеческие глаза. На бледно-сером лице мальчугана чёрные как ночь глаза больше напоминали выжженные, словно дыры, глазницы.

И вновь «потянуло вниз», только теперь сильнее, намного сильнее – окоченели ноги, и низ живота тут же отозвался резким неприятным ощущением. В следующий миг и без того слабый свет предательски замерцал, будто в унисон подпевая мальчугану слабыми звуками умирающей лампы. Издевательская перекличка света и тьмы зловеще дразнила глаза испуганной Дины, обнажая и тут же скрывая, чёрные дыры.

«Ниже и ниже – страх уже не тянет, а втаскивает в слоё логово»

Дрожащая женщина неожиданно для себя взвизгнула, и будто, в долгом мучительном ожидании нужного момента, мальчик ответил глубоким вдохом. Отключая невидимые связи, разрушая безмолвные страдания, малыш вздохнул вновь, и свет прекратил злостные подмигивания.

Объяснить трудно почему, но сейчас Дина подумала: «Могло быть и хуже». И когда, вдруг, наступил тот миг, когда «страх отпустил». Уже совсем не «тянуло вниз», и только невидимые отметины на теле тяжестью напоминали, что всё было наяву.

Мальчик повернул голову:

– Тётя, – и вот уже синие усталые глаза смотрели на неё. – Тётя… Дина.

«Могло быть и хуже»

– Всё хорошо, малыш, – дрожь в руках, как ей показалось, немного ослабла, и она в нерешительности взяла мальчика за руку. – Тебе приснился страшный сон.

– Сон, – произнёс Дима. Не спросил, не удивился, не заплакал, а просто сказал: Сон. Так же просто, как если бы великого гения спросили, откуда в его голове возникают столь мудрые и невероятные мысли, и он, на секунду задумавшись, с сомнением ответил: Потому что я такой.

– Тебе приснился страшный сон, – и после добавила, – и мне…тоже.

– Да, – спокойным голосом произнёс он, – похоже, и вам тоже.

Веки камнем упали на глаза Димы, и он уснул. Ошарашенная девушка простояла возле кровати ещё долго и не могла придти в себя.

«Похоже и вам» – повторила она про себя.

– Да, – сонно повторил мальчик, – похоже, и вам.

Дина вздрогнула и вышла из ступора.

– Малыш, подожди, не спи… ты же весь горишь, – но Диму уже пленил глубокий и долгожданный для него сон.

***

– Мы придём к тебе позже, милый, – она постаралась вложить в слова всю свою нежность и любовь, но выходило как-то не очень естественно, может потому, что она не умела и не любила врать, и уж тем более своему сыну. – Скоро будем…

– Но, мама, не оставляйте меня здесь, нет. Вы не придёте?! – надул губы малыш.

Ощупав взглядом своего мужа в надежде хоть на какую-нибудь поддержку, она повторила снова, – Мы скоро будем, милый!

– Сын, мы оставим тебя ненадолго, сходим в магазин и придём, – Настя бросила на мужа удивлённый взгляд – это были самые дурацкие, просто идиотские слова со стороны мужа. Уж лучше бы вообще молчал.

– Вы не придёте!? Я буду здесь один!? – ребёнок не мог поверить в правоту своих слов, но все факты твердили об одном – Да, мама?

– Димочка, тебе надо побыть здесь немного и всё, – ну не смогла она подобрать слова, черёмухой заволокло горло, а на глаза наступали предательские слёзы. Трудно оставлять своё чадо одного, и уж тем более больного ребёнка. Они не могли по-другому: оставаться в инфекционке врачи запретили, да и на работе дел полным полно. Вот и вынуждены были родители Димы всячески выскальзывать из цепких вопросов ребёнка. Говорить откровенную правду особого желания не возникало, ведь не хотелось расстраивать сына, но и тянуть нельзя было. – Ты болеешь, и… здесь тебя вылечат.

– Нет, – закапризничал мальчик.

– Всё мы пошли! – прозвучало немножко резковато, но всё же с любовью.

– Мама! – крикнул Дима, но его родители в спешке засуетились у выхода. Он хотел было кинуться к ним, но медсестра уже взяла маленькую ручонку в свою и притянула малыша к себе.

– Пока, мой хороший! Я тебя люблю! – бросила Настя, закрывая за собой дверь.

Родители ушли, и маленький Дима тихонько заплакал, утопая в горечи расставания и обиды.

– Ну-у-у…, ну… – присела молоденькая медсестра, – не надо плакать. Ты же знаешь, что мама и папа не могли остаться здесь, но они будут приходить к тебе каждый день. Вот увидишь! А тебя мы скоро вылечим.

Дина погладила мальчика по светлым волосам и улыбнулась, но маленький Дима никак не отреагировал. Не издавая ни звука, будто опасаясь, что его могут услышать, он так и продолжал тихонько бесшумно плакать. По щекам катились слёзы, которые малыш усердными движениями в спешке вытирал рукавом рубашки – уничтожал следы горечи на лице, чтоб никто не видел.