Валерий Сабитов - Туманность. Книга вторая. Явь мира Тантры

Эрланг спрашивает Ефремова, но смотрит в глаза каждому. Кроме Нура с Азхарой. И каждый понурил голову.

Ананда объявил голосом Эрланга:

– – Капитан Нур! Организм Корабля функционирует нормально. Я готов к продолжению пути. Стоит ли определять маршрут?

Нур, не отводя взгляда от лица Эрланга, широко улыбнулся и объявил уверенно:

– Летим туда, не знаю куда! За тем, не знаю за чем…

Земля или Шамбала?

.

О поле, поле, кто тебя

Усеял мёртвыми костями?

А.С. Пушкин. Руслан и Людмила

.

Эрланг не удивился отсутствию грохота планетарных двигателей. Ответы на вопросы о новой реальности он добывал где-то в себе, в крайнем случае обращаясь к Нуру.

Ананда поднялся и завис над горами. Следом из межгорных ущелий взлетели громадные светящиеся птицы. Мир Дахмау – Чёрной планеты – демонстрировал богатую жизнь. Железная звезда, насыщая планету жёстким излучением и электричеством, питает организмы странные и жуткие. Экипаж познакомился с малой частью живого ночного многообразия.

Фаэт отказался от освоения технологий пришельцев из дальних звёзд, захваченных Туманностью. Ефремов не пожелал детального исследования человеческих костей на плато с Галактолётом.

Старт совершился без сожалений. Менеджеры внутритуманного мрака остались вне поля текущего внимания. Но беспокойство не покидало всех, кроме Кеи. Зреющая гайянка мечтала об освоении наследства мамы Линдгрен.

Но узел проблем, приведших людей разных миров на космический корабль без двигателей, не развязался. Мрачная тень Сириуса склонилась над ними, сгустившись тотчас после старта.

Между тем Фиргун продолжил игру с Ефремовым, начатую в первую встречу и преследующую некую тайную цель.

– Иван, – спросил он, как только планета ушла за пределы поля зрения и Ананду объяла непроницаемая серая Тьма, – Почему ты так написал? Я читаю и удивляюсь:

«Никакой скороспелой разумной жизни в низших формах в виде плесени, грибов, растений, тем более мыслящего океана быть не может».

– А ведь только что все стали свидетелями – кресты и медузы состоят из светящихся микро-шариков, свободно плавающих в атмосфере. И воздух Дахмау можно считать единым, живым и мыслящим организмом. Что скажешь, Иван?

Ефремов улыбнулся. Он перестал расстраиваться из-за пустяков и вернул ранее скрытую самоиронию:

– Я же не топ-мыслитель. Туман и во мне гнездится. Я в экипаже как обезьяна, сбежавшая из зоопарка.

Фиргун довольно рассмеялся и захлопал в ладоши. И продолжил:

– О, беспартийный коммунист! Как ты красиво растёшь… И антропоцентризм ты перестал отрицать? А то, видишь-ли, из него вытекает бесцельность существования жизни. Так вытекает или уже нет?

– Уже нет, не вытекает, – не без удовлетворения ответил Ефремов.

Эрланг дружески коснулся ефремовского плеча и сказал:

– А кто не ошибается? Фаэты после веков взаимодействия с людьми Земли отказались от единства. И что вышло? Те и другие завернули не туда. Ведь так, Иван Антонович? Куда стремились земляне на «Звёздном Парусе»? Ведь эта вимана – настоящий оружейный бастион. А сейчас? Мы все, совместно, видим угрозу в Сириусе. Даже айлы… Не рискует ли Ила-Аджала превратиться в ещё одну Землю?

Фиргун рассмеялся:

– Какой умный друг у меня появился! Да, господа военные, как бы малое забытое не перевесило ваш крупный суммарный страх. Посмотрите, что за бортом вашего корабля…

А за тонкими невесомыми пределами Сферы расстелилась бескрайняя Туманность. Однотонная темнота, лишенная ориентиров. Демьян помрачнел. Седой волос взъерошился, морщины углубились, глаза влажно заблестели.

– Что-то всё не то и не так, – сказал он, – Врезать, чувствую, надо по бездорожью. Но с кем?

Он осмотрел страдальческим взором экипаж и остановил его на Ефремове.

– Ты как, Иван Антонович, не составишь компанию?

– С удовольствием. Но где взять? Ночью ликёро-водочное не продают.

– Для хорошего дела найдём, – вмешался Ананда, – Идите в каюту, я всё приготовил.

Демьян и Ефремов, прикрыв за собой дверь, посмотрели на стол в гостиной каюты и дружно ахнули. На расшитой женскими силуэтами скатерти-самобранке красуется бутылка «Столичной», а кругом неё расставлены тарелочки. А на тарелочках бутербродики с красной икрой, сыром, и ещё с неизвестно чем.

– И стопочки хрустальные, и вилочки нержавеющие! – простонал счастливый Демьян, – Всё так, как я любил в моменты расслабления. На моей Земле, Иван Антонович, была крупная война. Она и сейчас продолжается. Только уже внутренняя, гражданская.

Ефремов причмокнул:

– Хороший стол. Холостяцкий. Война войной, а…

Они не торопясь заняли места напротив друг друга. Демьян на правах старшего возрастом разлил по стопочкам и провозгласил:

– Ну, за мир во всех мирах!

Прозвенев хрусталём, она единым духом осушили ёмкости. Демьян поднял бутерброд с икрой, понюхал.

– Ничего прошла первая. Точно куда надо. Давай следующую, Иван Антонович. Между первой и второй… Чтобы шальная пуля не пролетела.

Иван Антонович рассмеялся.

– А шальных пуль не бывает. На всех стоят имена мишеней. А вот шальные бабы – это другое дело.

Демьян тоже рассмеялся, выпил, закусил. Ефремов оглядел стол, прищурился и сказал:

– Да, поскольку речь зашла… Ты почему один, Демьян? Поседел весь, а семьёй не обзавёлся…

Прохоров обеими руками взъерошил и без того лохматую голову и, бросив на Ефремова погрустневший взгляд, сказал:

– Да как-то я не туда… Ты знаешь, входил я в Комитет Пятнадцати. Юное правительство атакуемой монстрами Земли. Девочка в Комитете была, Юлия. Мы все там вундеркинды, но она – из умниц умница. У меня чувство к ней. Но война, круговерть. После – как бы затишье, расслабление. Кто куда ударился. Эрланга с нами не стало, а многое на нём одном держалось. Я собирался, но слишком неторопливо. Она, Юлия, нашла свою судьбу. К моменту моего старта на Облако Оорта у неё десяток детей, какой-то семейный бизнес в тихом местечке. Муж – фаэт второго поколения. Или полуфаэт, не знаю. Так вот, понимаешь…

Ефремов сочувственно хмыкнул, разлил. Придвинул к Демьяну тарелочку с мини-шаурмой.

– Ваш Комитет Пятнадцати… Как я понял, вы ещё тогда догадались о причинах земных бед. Да никто вас уже не слушал. Фаэты погибли, земляне ушли в загул. Но военное время вернулось.

У Демьяна открылся аппетит. Одиночество среди новых фаэтов, – в большинстве фаэтянок, – сделало его замкнутым, предельно сдержанным. На Ананде он чувствовал себя много свободнее. Справившись с шаурмой, он налил себе полную рюмку «Столичной», молча выпил. И только после заговорил: