Евгений Филенко - Сага о Тимофееве (Рассказы)

— Ты хотя бы знаешь, кому что досталось? — допытывалась девушка.

— В том-то и беда, что нет!

— Надо их спасать, — твердо сказала Света. — Бежим туда!

— Да, конечно, — лепетал Тимофеев, выбираясь из угла. — Бить будут, разумеется… Но за все надо расплачиваться… Ты же останешься здесь, потому что… я не уверен, что какая-нибудь присадка не досталась тебе!

Света обессиленно опустилась на диван.

Когда Тимофеев ворвался в вестибюль молодежного кафе, он понял, что опоздал. Его уже ждали. В пространстве, ограниченном бетонными стенами и зеркалами, куда долетали звуки нечеловеческой музыки из зала, перемежающиеся топотом и криками гостей, загнанным тигром метался Николай Фомин. Он был одет в великолепный темно-синий в широкую полоску, как у артиста Кикабидзе, костюм, сидевший на его тренированном, нестандартного силуэта, теле подобно мешку для перевозки сыпучих грузов. Фомин дожевывал вторую пачку «Беломора» и время от времени опасливо косился в зал.

— Пойдем, — коротко сказал он, сцепив железные пальцы на запястье горе-изобретателя.

— Что?.. — жалко спрашивал влекомый в подсобные помещения Тимофеев. — Говори, не томи душу!

— Сам увидишь, — пообещал Фомин.

В кабинете заведующего производством была картинка. Нетрезвый Лелик Сегал, в супермодном костюмчике, возлежал в кресле и хохотал, указывая неверным пальцем на сидевшую рядом молодую супружескую пару. Дима и Тося, напротив, плакали, передавая друг дружке сигарету. На Диме были клетчатые трусики и галстук, а на Тосе — фата и беленькое бикини. Супруги были влажны, словно только что вернулись с пляжа.

— Изверг! — простонала Тося и погрозила Тимофееву наманикюренным кулачком. — Что ты с нами сделал?

— Держите меня! — раненым кабаном вскинулся Дима. — Я его зарежу! — И он стал искать, чем бы зарезать Тимофеева, но не нашел.

— Это самый простой выход, — задумчиво промолвил Фомин. — Да и успеется. Для начала пусть объяснит, что произошло.

— Ребята, — горестно сказал Тимофеев. — Я перепутал присадки. Делайте со мной что хотите, я негодяй… Только передайте Свете, что я любил ее, и пусть она будет счастлива.

Лицо Тоси, разлинованное потеками французской туши, прояснилось.

— Оставьте его, — властно распорядилась она. — Пусть живет!

— Но почему?! — убивался Дима. — Я сижу тихо, гляжу только на жену. Все пьют — я сижу и гляжу. Играет музыка, все плясать пошли — я сижу и гляжу. И вдруг…

— Тебе досталась моя присадка, — мрачно сообщил Фомин.

— А я-то, я! — вскричала Тося. — Все утро, весь день — ни единой сигареточки, в мыслях только одно: «Держись, Антонина, завтра и отыграешься!..» А рядом мой Димуля, мокрый, несчастный, до того мне его жалко, стало, облезть можно…

— И облезла! — захохотал Лелик. — В смысле потекла!..

— Присадка для Димы, — прокомментировал Фомин. — Однако почему ничего не делается мне и этому клоуну?

Тимофеев молча отнял у Фомина дымящуюся папироску, с отвращением затянулся и выдохнул на корчащегося Лелика облако едкого дыма. Раздалось бульканье, плеск, и пляжная компания количественно возросла. Лелик с трудом поднес к лицу мокрую руку, тщательно прицелился и лизнул ладонь.

— Виски! — сообщил он и залился жизнерадостным смехом. — Фирменное!

Фомин вдруг всхлипнул. Все в страхе обратились к нему. Но ничего дурного не происходило. Староста курса, человек с железными нервами и правильным мужским характером, наконец-то оценил прелесть положения, и теперь его распирало веселье. Пока он счастливо и неумело смеялся, сработала последняя присадка, предназначавшаяся Лелику. Полоски на великолепном костюме заколебались, поплыли, чудо-материал забурлил, пошел рябью, и капли обычной воды забарабанили по начавшему было подсыхать полу. Глядя на него, стыдливо хихикнула Тося, утешился и заулыбался Дима, всем стало легко и радостно, словно тяжкий груз свалился с плеч. И только Тимофеев стоял в своем углу туча тучей.

— А фиг с ними, с тряпками! — воскликнула Тося. — Что за свадьба без понта? Пошли веселиться! — она резво поднялась, сдвинула фату набекрень и подхватила Диму под руку.

— Все облезут!.. — в конвульсиях проговорил Лелик.

Пляжное сообщество двинулось к выходу.

— Стойте! — жалобно воззвал Тимофеев. — А я?

— Экспериментатор! — умирал Лелик. — Опыты на живых людях ставить!

— Так мы же друзья ему, — сказал Николай Фомин. — На ком же, как не на друзьях? А что так вышло — сами виноваты. Вздумали взрослым людям характеры ломать при помощи бытовой химии… Кончай киснуть, Тимофеич! Все в жизни бывает, да только шелуха это, не смертельно. Главное — что в целом ты правильный мужик. Идем с нами!

— Правда, костюмчик у тебя нынче подкачал, — критически заметила Тося.

— Излишества в нем много, — поддержал Дима.

— Сейчас, — решительно произнес Тимофеев. — Я все исправлю!

Он стремительно покинул кабинет, сориентировался в темном коридоре и попал в моечную. Там он снял пиджак, жилет, брюки, сорочку, галстук и аккуратно сложил все на стуле. Затем нашел большую оцинкованную кастрюлю и набрал туда холодной воды, которую слегка разбавил горячей. «Ничего, — подумал он. При Кулибине таких били батогами. Все-таки время нынче иное. Доброе время, хорошее.»

С этими мыслями он опрокинул кастрюлю на себя.

В полутемном зале метались цветные сполохи от прожекторов, и развеселая студенческая братия дружно топотала под незамысловатый оркестр.

— И эта свадьба, свадьба, свадьба… — надрывался певец.

— Пела и плясала! — подхватывала благодарная аудитория.

По закоулкам подсобных помещений навстречу Тимофееву пробиралась великолепная четверка его лучших друзей, бережно держась за руки, чтобы, упаси бог, не потеряться. А в вестибюле кафе его ждала девушка Света, тоже самая лучшая в мире, которая была готова пойти за ним не то что в воду — в огонь…

Накануне Виктор Тимофеев плотно поужинал в студенческой столовой, и в результате приснился ему нехороший сон.

Пришел-де к нему черт на предмет всяческого искушения. «Что, — говорит, — изобретаешь? Ну-ну…» А сам уселся в углу и ухмыляется. И одолевает бессмертную душу Тимофеева смутное беспокойство. «Иди отсюда, — гонит народный умелец бесовскую образину. — Чего расселся?» — «А вот жду, когда ты абсолютное оружие изобретешь и весь мир изничтожишь. Недолго уж мне тут отдыхать осталось.» — «Я оружием не занимаюсь! — паникует Тимофеев. — У меня мирный профиль!» — «Это ничего, — покатывается черт, пуская ушами колечки серного дыма. — Все так начинали… Ты не горюй, оно само у тебя получится. Захочешь какую-нито погремушку сварганить, ан абсолютное оружие и выйдет…»

С криком «ма-а-ма!» Тимофеев проснулся.