Валерий Сабитов - Ошибка Фаэтона. Книга первая. Цитадель

За ширмой раздалось шипение: Мартин взялся за приготовление чего-то жареного.

– Барт, ты же знаешь, я не признаю стола без горячих блюд.

Вслед за этим раздался голос Крамова:

– Леран, я приглашаю тебя на нашу половину. Поверь, люди интереснее картин. Говорю как художник, приглашаю как хозяин.

Леран подчинился. Стол выглядел празднично. Неизвестно откуда взялись чистые столовые приборы, пластиковые стаканчики. Мартин сосредоточенно распределял с громадной сковороды жареную колбасу по тарелкам. Заняв предназначенный ему стул, Леран замер в неподвижной позе. Мартин бросил на место, освободившееся от колбасы, куски неразмороженного мяса и вернул сковороду на электроплиту.

– Майкл, к следующему моему визиту здесь должна стоять печь. И обязательно с гриль-функцией. Иначе я вынужден буду тебя арестовать, – Эрнест похлопал себя по провалу живота, спрятанного за выпуклостью спортивной куртки.

– Твою дивизию! – деланно возмутился Крамов, – До чего я дожил! Какой-то полупьяный чернокожий, к тому же беглый преступный спортсмен, угрожает арестом величайшему художнику всех народов! С этого дня ни одного портрета чёрного человека не выйдет из этих стен.

– А вы рисуете и портреты? – спросил спокойно Леран, – А я думал, вас интересуют только горы.

– Ты прав, мой мальчик. Меня интересуют только горы. К сожалению, жить приходится не среди гор, а среди людей. И я уже знаю, какой портрет у меня будет следующим. Не исключено, придётся писать президента.

Прищур в глазах Майкла исчез и Леран увидел густую синеву, словно на лицо художника упал отсвет далёких гор. Леран понял: Крамов уже определился, следующей моделью будет не президент, а он, Кронин-младший, как они тут говорят, хотя никто, кроме Барта, и не видел Ирвина.

Крамов попросил Эриксона представить ему Лерана «поглубже и пошире», выслушал его и задал вопрос:

– Леран, что ты думаешь о красоте человеческой? Она есть или её нет?

Леран смотрел ему в лицо, оно притягивало к себе чем-то таким, чего в других не было вовсе. Но выразить это «что-то» не получалось.

– Я убеждён, Майкл: красота есть везде. Только чаще всего она скрыта безобразием.

Мартин застыл с открытым ртом, упёршись взглядом в Лерана, словно перед ним предстал оживший Аристотель.

– Твою дивизию! – воскликнул Крамов, – Он ещё и разговаривает! Так их, Леран! Именно безобразием! Но, – не всегда.

Он выскочил из-за стола, свалив стул и раздвинул ширму полностью.

– Продолжайте пир, господа. А я займусь своим делом. Леран, сядь так, чтобы я видел тебя. Каждому, как говорится, своё. Комиссар, сдвинь своё ненасытное чрево. Вот так!

Крамов перенёс мольберт ближе к столу, сел рядом на табуретку, положил руки на колени.

– Если я не начну сейчас, я не начну никогда. В таком случае жизнь моя прошла зря и даром. Простите меня, друзья…

Мартин с Эриксоном восприняли причуду хозяина кухни-студии как должное и дружно объединили усилия по уничтожению почти пригоревшего мяса и заготовленных Бартом градусных жидкостей. Комиссар ел как после сорокадневного поста, Барт следил за наполнением стаканов. Леран сидел и размышлял о том, как эти люди нашли друг друга и о том, что ему, Кронину–младшему, повезло: он среди тех, с кем, по выражению Барта, можно идти в разведку. Эриксон ощутил, что не выдерживает соревнования с железным и дважды превосходящим его по объёму Мартином, и, расслабленно откинувшись на спинку стула, сказал:

– Леран, я обещал тебе Россию? Я выполнил обещание. Майкл Крамов, – абсолютно русский, совершенно северный человек. Его прежнее имя – Михаил. Пусть он смотрит на тебя, а ты изучай его. Сеанс продлится недолго, Майкл быстро работает.

– Барт, ты прав как всегда, – немедленно среагировал художник, – А хороший обед усиливает твою правоту. Этот закон природы, Леран, открыт мной. Запомни его, – он одновременно говорил, смотрел на Лерана, а правой рукой стучал и шуршал по холсту угольным карандашом.

Эрнест Мартин довольно урчал, то и дело прикладывая платочек к толстым губам. Глаза его лучились довольством жизнью в её ближайшем окружении.

– Майкл, – наконец обрёл дар речи Мартин, – включи меня в фон. Из меня получится отличный второй план.

– Эрнест, я не могу так рисковать. Если я возьмусь за тебя, мне не хватит этого холста. Ты не вмещаешься в рамку. Но твоё пожелание я учту, когда мне понадобится контраст к чему-нибудь светлому и лёгкому.

– Ты злая русская лисица, Майкл, – отозвался Мартин, – Мой портрет мог бы прославить тебя.

– Леран, не обращай внимания на пьяниц. Они много шумят, но они безвредны, как домашние осы. Я впервые встречаю столь оригинальное лицо, – снизил силу и тембр голоса Майкл, – Потомок индейцев, – и вдруг с такими глазами, с таким волосом… Невероятно…

Он ещё что-то пробормотал и совсем ушёл в работу, уже ничего лишнего не замечая, сжав челюсти так, что заиграли желваки на скулах. У Эриксона же открылось второе дыхание, и он присоединился к Мартину, который трудился над столом всё ещё на дыхании первом, как и положено тренированному спортсмену. В тишине, прерываемой иногда замечаниями комиссара по поводу качества купленного Бартом мяса, прошло минут двадцать, когда раздался дверной звонок.

На звонок среагировал только Крамов. Он положил руки на колени, прислушался, потом поднялся и пошёл к двери. Не заглядывая в глазок и не спрашивая, кто явился, Майкл распахнул дверь и склонился в поклоне.

– Прошу, дорогие гости. Вам следовало бы поторопиться. Пока неутомимый Эрнест не уничтожил мой стол вместе с ножками. Он собирается бросить и их на сковородку.

Мартин и Эриксон переглянулись, встали и направились к двери, Леран присоединился к ним.

«Крамов прав, – подумал Леран, увидев вошедших, – люди интереснее любых картин». Перед ними стояли двое: маленькая изящная китаянка с весёлым строгим лицом и мужчина чуть повыше с таким же лицом, но без признаков веселья, в складчатом ярко-жёлтом плаще, скрывающем не только обувь, но и кисти рук.

– Лия! Как ты меня нашла? – Мартин приблизился к китаянке, одетой в строгий официальный костюм, наклонился и прикоснулся губами к её пухленькой жёлтой щеке.

– Ли, – жена Эрнеста, – негромко сказал Эриксон Лерану, – А тот в жёлтом, – её дядя, тибетский лама. Сегодня я перевыполнил обещание…

Ли рядом с могучим Мартином выглядела обиженной девочкой у ног непреклонного отца. «Замечательное сочетание, – с удовольствием решил Леран, – внешнее несовпадение скрывает внутреннюю гармонию».

Лама в ответ на приветствия наклонил голову и что-то прошептал, и Крамов пригласил всех за стол. Эриксон занялся его срочным переоборудованием. Узнав от Барта причину застолья, Ли скользнула взглядом по Лерану, скрывая любопытство; было понятно, что она заочно с ним знакома. Тибетский дядя смотрел куда-то между людьми, но Леран чувствовал всем телом, что является для ламы центром внимания, – будто прохладный ветерок, рождённый снежными вершинами, струился от него, обнимая Лерана. Видимо, поняв, что объект негласного наблюдения заметил его скрытое внимание, жёлтый монах повернул лицо к Крамову.