Валерий Сабитов - Ошибка Фаэтона. Книга первая. Цитадель

– Я не имел в виду голую фантастику. Ваш сериал можно оживить легко и просто.

– Оживить? Оживить жизнь? Генри, сколько у нас времени до съёмки очередного эпизода? – обратился худой к лысому.

– Минут десять. Не готовы декорации.

– Тогда слушаем. Предлагайте.

Леран ещё раз посмотрел на обоих: они не ожидали от него ничего нового и в то же время надеялись на чудо, которое поможет спасти их тонущий сериал. Возможно, им понравится его предложение.

– Я бы включил элементы чуждой экзотики. Пусть кто-нибудь вернётся из путешествия. И обнаружит где-то рядом остатки древней цивилизации. Очень древней. Загадочный центр иного мира, сохранившийся неизвестно как. Из этого скрытого центра к людям просачивается информация, её можно зарегистрировать. Информация из прошлого воздействует на людей, на их поступки, меняет их судьбы. То во вредном, то в полезном направлении. Начните расследование этого влияния, отправьте кого-нибудь на раскопки. Можно изобрести оригинальный способ утечки знаний из древнего хранилища.

– Так-так… Тех людей давно нет, а их знания действуют на нас… На самом деле любопытно. Можно будет объяснить любые повороты сюжета, самые неожиданные, выскочить из накатанной колеи. Какой симпатичный молодой человек! Ты не находишь, Генри? Возьми его на заметку, он нам пригодится…

– Декорации готовы. Начинаем, – хлопнул ладонями Генри, и видеокамеры разошлись.

Следующая неделя ознаменовалась тем, что Барт Эриксон сменил квартиру. Чему явились причиной два обстоятельства: желание Лерана поселиться у моря, зревшее в нём с первого дня пребывания в Сент-Себастьяне и нежелание Барта отпускать от себя Кронина-младшего. Барт был уверен: Леран пока не готов жить без постоянной опеки, а бытие одному в портовом районе означало резкое возрастание риска неприятных происшествий.

Барт с Лераном стояли у окна и «обживали» новую панораму: слева перспектива порта с причалами, судами и кранами, справа кусочек ещё не индустриализированного берега с уходящей к небу чёрной полосой моря.

– Единственное неудобство, – час езды до студии. А так, – хорошо, – заключил Эриксон, успевший примириться с потерей привычной и освоенной жилплощади.

Вначале он удивлялся себе, что так легко пошёл на этот обмен, подчинившись капризу Лерана, но сейчас понял, что поступил единственно верно. Ни Мария, ни Ирвин не простили бы ему, случись что с Лераном. Да и сам Барт не представлял, как он вернётся к прежнему одинокому существованию.

– Я понимаю тебя, Барт. И не знаю, что сказать… Но я уже не мог. Если хоть раз в день не увижу моря, мне плохо. Особенно ночью. Я вынужден представлять его себе в памяти. А отсюда и звёзды хорошо видны.

– Море и звёзды… Пожалуй, этого немало.

– Барт, вчера сообщили: у беты Живописца открыли несколько планет. А вдруг там живут люди? И знают, что у Солнца тоже есть планеты?

– Твоя бета дальше или ближе Сириуса?

– Пятьдесят три световых года.

– Триста тысяч километров помножить на количество секунд в пятидесяти трёх годах… Невообразимо! Значит, у Сириуса нет планет? Ведь он на порядок ближе.

– Я не знаю, Барт. Сириус вообще загадка.

– Леран, звёзды звёздами, а жизнь – жизнью. Почему ты не сообщил мне о контакте с авторами сериала на пятом канале? Ты что, заключил с ними контракт?

– Никакого контракта. Я у них оказался случайно. Так получилось. И посоветовал изменить сценарий. Они не знают, как быть со своими «Снами наяву». Но работать с ними я не буду.

– Хорошо. Вижу, пора тебе браться за самостоятельное дело. Даю месяц на подготовку выпуска нашего журнала. Делаешь как хочешь, никто тебе мешать не будет. От начала до конца он твой. Согласен?

Леран тут же «отвернулся» от звёзд и моря. Но и звёзды, и море остались в его глазах, и светили Барту загадочным золотистым блеском. Что-то звёздное, неземное исходило от Лерана, стоящего на фоне темнеющего неба и чернеющего моря.

«Если бы не позиция Ирвина, я наверняка взялся бы за поиск тех людей, с кем он пробыл до появления у Крониных, – подумал Барт, – Слишком в нём много необычного». И сказал, только чтобы снять вдруг возникшее в нём подозрение о намеренном сокрытии Лераном памяти прошлого:

– Море сегодня особенное. Как светится вода у прибрежных камней…

– Пена прибоя, – тихо сказал Леран, – Природное явление. Учёные открыли, что фосфоресцируют инфузории-ночесветки, – он повернулся к окну и добавил: – Сейчас пройдёт корабль или даже маленькая лодка, и мы увидим, как образуется светящийся шлейф. Красиво, хоть и просто инфузории.

– Если разберёшься, любая загадка проста. Я вспомнил, европейцы это природное явление называют дыханием моря.

– Дыхание моря… Я согласен, хоть и не связан с Европой. Мои предки жили у Великих озёр и берегов рек. Интересно, на озёрах есть такое? А море, по-моему, живое. Потому и дыхание.

– Мы с тобой поэтами станем в новой квартире, – улыбнулся Барт, – Тут чувствуется какой-то резонанс, – мысль мелькнёт, и не исчезает, а усиливается…

– Это потому, что мы думаем одинаково. И об одном и том же.

– Об одном?

– Я вижу по твоим глазам, Барт. У всех они, почти у всех, пустые, как у кошек. А у тебя всегда вопрос виден.

– Какой же вопрос? – даже похолодел Эриксон на миг от предположения, что Леран способен заглянуть внутрь его головы.

– Всегда один. Зачем человек на Земле, что с ним будет, если так дальше пойдёт. Что будет со мной, с Ледой, с тобой…

«Однако! – воскликнул про себя Эриксон, – А ведь точно! Нет у меня уверенности в том, что завтра наступит. А если наступит, в том, что будет не хуже сегодня. Юный мудрец учится читать людей по их лицам. То ли ещё будет! Хорошо бы ограничиться одними разочарованиями…»

– Я не философ, Леран. И не священник. Ни на один серьёзный вопрос я не знаю ответа. Моя жизнь, – то светлая полоса, то чёрная. Проходит чёрная, – и я чувствую себя почти счастливым. И думаю: смысл жизни – в отсутствии несчастий.

– А когда кончается светлая полоса, то идёшь в бар, напиваешься и ищешь женщину? – спросил Леран, смотря на него со спокойным ожиданием.

Барт потерял дар речи. Он не знал, что ответить. То ли наивность, то ли жестокость звучала в вопросе Лерана. Впрочем, и то и другое часто неотличимы. Не желая зла, по неведению, можно причинить ближнему столько горя… Неужели Леран ещё не научился видеть силу слов, не замечает граней между добрыми и злыми последствиями своих слов и поступков?

Тут Леран сам заметил бестактность своего замечания и сказал тихо, чуть не шёпотом:

– Прости, Барт. Я не подумал и обидел тебя. Сказанное не связано с моими чувствами. Со мной бывает, я иногда поступаю как компьютер. Самому становится страшно: боюсь, так и не стану настоящим человеком. Таким как ты, как Эрнест или Майкл. Возможно, это потому, что детская память всё ещё не восстановилась. Я совсем не помню Великих озёр. А прожил там почти четырнадцать лет.