Этьен Экзольт - Богиня бессильных

Одна из пирамидок не имела на себе наклейки.

Само по себе это не показалось мне странным. Бумага могла отклеиться со временем. Но я всегда приобретал носители только одной фирмы. Считалось, и мнение то подтверждалось большинством знакомых мне профессионалов, что именно «Масано – Кривьер» производила самые надежные пирамидальные носители, выдерживавшие до пятисот тысяч циклов перезаписи, имеющие органические компоненты, менее всего подверженные мутациям и подвижные части, изготовленные из композитных материалов, применяемых в шаманском деле. Стоимость пирамидок той фирмы была столь высока, что вместо одной из них я мог бы купить не меньше трех, изготовляемых конкурентами. Но ценность записей превосходила для меня все прочее и я не экономил на носителях даже в юности, когда покупал их на карманные деньги и только посмеивался, выслушивая моих одноклассников, прибегавших ко мне с просьбой снова переписать особо приглянувшееся им анальное совокупление Клары Дюболь или скользящие по демоническому члены губы Амолы Шарвье.

На основании пирамидки я рассмотрел изогнутый силуэт императорской кобры с близорукими буквами под ней. Но мне было достаточно и пышногривой змеи, чтобы опознать непереносимую мерзость. То была пирамидка «Ультрафона», одно только прикосновение к которой превращало меня в еретического безумца. Никогда в жизни я не позволил бы себе купить подобную непристойную дешевку. Глядя на нее, я чувствовал, как под пластиковым корпусом все в ней гниет, ржавеет, растворяется, покрывается усидчивым грибком, уничтожая информацию, превращая ее в череду растерянных кадров, смешение губительных помех. Не помнил я и чтобы кто-то приносил мне такой носитель. Невнимательная к деталям и мелочам, моя жена могла купить ненадежную пирамидку, а потом швырнуть в коробку, беспорядком своим создававшую иллюзию незначительности хранимого ею.

Поставив таинственную пирамидку к трем уже выбранным мной, я счел их заполняющими все мои намерения. Обратный путь оказался более трудным. Сжимая в каждой руке по две пирамиды, царапая ладони о их углы и края, я пробирался в залу втрое большее время.

В пародийном ритуальном падении опустившись на колени перед проигрывателем, затаившимся в его логове под телевизором, я обхватил его обеими руками и аккуратно потянул на себя. Цепляясь резиновыми лапками за гладкое дерево, он нехотя, поскуливая, поддался мне, являя запыленное свое тело, недовольный причиненным беспокойством.

Слишком долго пребывал он в бездеятельном отречении. Дважды пришлось мне нажимать на круглый стальной выступ в левом пределе передней панели, прежде чем устройство очнулось, недовольно заворчало, поворачивая скрипучие внутренности свои. В глубине его что-то задрожало, со все нарастающим тонким свистом ускорилось вращение незримых частей, невнятный гул колдовским шепотом поднялся, сотрясая пыль на верхней крышке, блеклые зеленые цифры выплыли из темных глубин экрана, устроившегося в брезгливом отдалении от кнопки включения, обрамленные загадочными рунами символов и пиктограмм, значения которых я не помнил. Прикосновением к кнопке выброса я произвел во внутренностях устройства новое движение и результатом того бессвязного брожения, спазматического нетерпения, упоительного недержания, стал щелчок, извергнувший ко мне часть того аппарата, прикрытую до этого услужливо поднявшейся дверцей, несшей на себе эмблему изготовившей той устройство компании. В пластике, украшенном жесткосердными броненосцами, имелось углубление, в которое с мягким стуком упала безымянная пирамидка. Повторное нажатие на овальную кнопку втянуло выдвинувшееся обратно. Как только опустилось, скрывая за собой пирамидку, черное, татуированное длинноязыким паразитарным цветком лезвие, проигрыватель наполнился движением и шумом. Утроба его, пригодная только для воспроизведения, издавала подземные щелчки, глумливый рокот, шуршащие возгласы ускорения, булькающие восторги усваиваемой информации и так продолжалось некоторое время, пока все они не слились, как было у них принято, в ровный, пульсирующий, шероховатый, увлажненный фосфоресцирующими мечтаниями гул. Внутренности машины той, насыщаясь содержимым пирамиды, распечатывали экстренные резервуары миражей, открывали сейфы галлюцинаций, вспарывали гнойники сновидений, придавая им вид случившегося в действительности, превращая их во всевидящее, общепризнанное, многократно повторяемое, неизменное, вязкое уныние прошлого, в самую худшую его, объективную разновидность, одинаково заметную каждому, кто сможет или удосужится просмотреть. В своих поисках незаметных драгоценностей, утомительных, уродливых редкостей, я преследовал отнюдь не желание выделиться среди прочих, не был ведом бесприютной гордыней, как наивно полагали даже многие из давних моих знакомых, но стремился обрести уверенность в допустимости исходящего извне личного, то есть всего притворявшегося моими видениями и все же имевшего доказательства своего существования, обнаруживаемые во всеобщем восприятии, в изданных вымирающим тиражом монографиях, специализированных энциклопедиях, каталогах того, что никто не надеется увидеть.

Запись была сделана на камеру низкой восприимчивости.

Такими короткими волосы моей жены были за несколько лет до нашей встречи.

Улыбаясь яркими губами, совсем маленькими тогда, не распухшими еще от регулярного присутствия между ними моего члена, она, обнаженная, смотрела прямо на объектив, чуть сощурив глаза и левый косил немного больше, не познав еще исправляющего вмешательства. Намного позже оргазменное напряжение совершит то, чего не смогли сделать ни врачи, ни шаманы, почти поставит его на полагавшееся ему место. Сочетание недоверчиво – любопытного взгляда и кокетливо – игривой улыбки, вместе с угадывавшимся в девушке лихорадочным напряжением, бродившим под ее кожей невидимыми фрактальными демонами, производило впечатление существа, одурманенного собственной плотью. Само ее присутствие в качестве определимого воплощения восхищало ее, не говоря уже о всех предоставляемых тем фактом возможностях. Сменив улыбку на нечто сосредоточенно-неподвижное, она произнесла несколько слов, чуть изменив направление взгляда, обращаясь к находящимся за пределами видимого. Мгновение радости, достойной ребенка, получившего обещание невозможного подарка, позволило ей обрести расслабленную уверенность и она упала назад, повалилась на спину как пустая бутылка, готовящаяся разбрасывать поцелуи. Одновременно вскидывая обе вытянутые ноги, обнаруживая свою оранжевую наготу, она радостно смеялась, выставляя на обозрение лобок с аккуратной полоской присыпанных серебристыми искрами волос. Разведя в стороны дрожащие ноги, она согнула их, приподнялась на локтях, взирая на неведомых присутствовавших с игривой заносчивостью, с упрямой дерзостью подростка, вознамерившегося во что бы то ни стало повторить содеянное всеми уже приятелями его. Последовал очередной торопливый обмен фразами, смущенно опустивший глаза Ирины и движения губ ее, неуверенные, неточные, сомневающиеся в правильности выпускаемых ими звуков, сопутствовали той уступчивой скромности, а пальцы ног ее сгибались и выпрямлялись, неподвластные ей, выдающие буйное ее нетерпение. Тряхнув головой еще раз, она совершила резкое движение, выбросила вверх сошедшиеся, выпрямившиеся ноги, тяжело продавила кровать и, едва не завалившись на бок, перекувырнулась, оказавшись в результате того растрепавшего волосы пируэта сидящей на коленях, сминая жемчужный шелк простыни. Мне она говорила, что никогда не умела и не могла кувыркаться. Сдув ткнувшиеся изогнутым острием в подбородок волосы с левого глаза, отведя за ухо самую непоседливую прядь, она махнула рукой тому, кто производил ту запись, метнула огненным заклинанием недовольное вспыльчивое слово, обжегшее ее губы так, что ей пришлось прикусить нижнюю, одной болью заменяя другую. На несколько секунд экран увлекся безутешной темнотой, а затем я увидел свою жену, сжимающую губами мужской член подобно тилацину, заглатывающему овцу. Расположившись возле правого бока мужчины, она стояла на четвереньках, правую руку положив поперек волосатых ног, щепоткой пальцев ее касаясь разбухших, вылепленных с волнующей неаккуратностью тестикул, левой же придерживая у основания член, вздымавшейся покосившейся башней похотливого колдуна, сохраняя вертикальное положение его для удобства обращения. Величие того вознесения смутило меня, превосходя доступное мне. Возносясь над вытянувшей из себя черные ростки пустыней выбритого лобка, оно покачивалось в осторожном сжатии, приоткрыв обсерваторию на округлой вершине своей, сквозь темную прореху в которой должны были заметны все светила наслаждения, все оргазменные вспышки и темные течения похоти. Недостатки записывающего устройства, неспособность справиться со слабым светом или непонятным привкусом его привели к тому, что все воспроизводимое обрело желтовато-оранжевый тигровый оттенок, придававший ему ощущение намеренного уклонения от точности, стремления к приукрашенному смягчению, искаженному изяществу. Кожа девушки приобретала от того вид загорелой и лоснящейся бесстыдным золотом, c волосами забавлялся желтоватый угромый оттенок, в фиолетовые веки вгрызалась искристая темнота, а любая тень вбирала в себя непритязательную, дешевую, акулью глубину. Протянувшаяся из-за пределов экрана рука, тонкая и покрытая запутавшимися в волосках шрамами, приподняла волосы Ирины и осталась на ее голове, придерживая их, не позволяя им закрывать профиль ее, искажаемый производимым ею действом. Обхватив губами темное навершие, она медленно низвергалась на упрямую твердыню, вынуждая ее исчезнуть во влажном небытии. Струйка слюны текла по левому краю напрягшейся плоти, ртутным блеском переползая через придерживающие ее девичьи пальцы, глаза Ирины то опускали веки, отчего проявлялась во всей своей вязкой черноте длина ее ресниц, почитаемых многими накладными, то оставались открытыми и тогда ее взгляд обретал пророческую неподвижность, наблюдая сцены неотвратимого безразличия. Казалось, она не видела перед собой ни мужчины, ни его плоти, не чувствовала соприкосновения с ней, не осознавала совершаемого ею или, во всяком случае, не воспринимала его как соитие в его подразумевающей нечто относящееся к столкновению полов разновидности. Мне доводилось встречать проституток, ввиду опыта и многократного повторения совершавших то же действо с унылой отстраненностью, неестественной, кукольной небрежностью. Ирина же полностью исчезала в совершаемом ею, ни на мгновение не желая отрываться от мужчины, как не пожелал бы отвести взор от чудесных знамений в небе самонадеянный пророк. Губы ее плыли по мужской плоти, вбирали ее длину подобно странному лекарству, предотвращающему неведомые в этих краях болезни или диковинному фрукту, оплодотворяемому девственницами, модному и, как принято говорить, имеющему похожий на клубничный вкус. В неторопливой надменности презирающих повторения движений я видел упорную настойчивость старателя, задыхающегося в растяжимой хрупкости престарелого противогаза, но не перестающего процеживать чешуйчатыми перчатками ртуть в поисках мозговых камней.