Этьен Экзольт - Богиня бессильных

– Здравствуй, друг. – преувеличенная его дружелюбность, ранее ему не свойственная, не столько насторожила, сколько удивила меня. Пронырливая, хрипловатая, вкрадчивая, она притворялась плоскозубой и подслеповатой, но, я был уверен, способна была на неожиданное хищное коварство.

Пробормотав невнятное приветствие, я закрыл глаза, сосредотачиваясь на том, что должен был услышать.

– Я встретил вчера твою жену. – его молчание присоединилось к моему и я замер, наблюдая за поединком их слившихся тел, недоумевая, которому из них удалось все же поглотить другое под аплодисменты порочных помех.

– Она рассказала мне о случившемся. Я же ничего не знал. Сочувствую, сочувствую— но в последних словах мне слышалось только напряженное злорадство.

– Твоя жена, – он немного смутился или сделал вид. – Она рассказала мне все. О твоих проблемах по мужской части.

Должен признаться, что я позволил себе мгновение злости на Ирину, ощутив себя еще более слабым от распространения подробностей моего недуга. Успокоиться мне удалось только напомнив себе об отсутствии оскорбительного в истине. Каким бы ни было мое состояние, оно признавалось временным и вскоре болтливое унижение, произведенное девушкой, уже ничего не будет означать.

– Врачи говорят, что это ненадолго. – несмотря на то, что я всего лишь повторял чужие слова, выглядели они ложью и для меня самого.

– Рад это слышать. Но ей очень тяжело. Она смеется, что уже натерла пальцы, но ты же понимаешь, насколько это серьезно. Она страстная женщина, ей нужен мужчина. Боюсь, если это продлится еще какое-то время, она уйдет от тебя. – повтор собственных мои мыслей из чужих уст предстал зловещим бесплатным предсказанием, темным теплом ворвавшимся в сердце.

– И что, по-твоему я могу сделать? – неоправданное раздражение мое самому мне показалось приятным.

– Ты можешь отдать ее мне. – таким голосом сам я просил о скидке у рыночных торговцев.

Его интерес к ней всегда был слишком заметным и я не избегал насладиться им. Уверенный в сути своей единственного мужчины, к которому Ирина проявляет любопытство, превосходящее смешливую бесплотность, я с презрительным умилением наблюдал за тем, как на совместно проводимых празднествах или вечеринках мой друг старается держаться поближе к моей жене, одаряя ее большим вниманием, чем собственную его женщину, вслушивался в их разговоры, касавшиеся, в том числе и прежде всего, тем непристойно-насмешливых. Признавая ее, не испытывающую стеснения, не понимающую смущения и отрекшейся от стыда, единственной женщиной, с которой он может чувствовать себя свободным при обсуждении столь жизнеутверждающих вопросов, как множественный женский оргазм или переживания, которые она испытывает, когда задумчивый воск из вставленной в ее влагалище свечи стекает на клитор, он однажды нашел возможным сообщить мне, что, если бы у нас возникло желание, не отказался бы принять участие в наших постельных забавах. Для меня это прозвучало как откровенное желание совокупиться с моей женой, получающее законное основание в виде моего предполагаемого присутствия, но стало скорее приятным, чем оскорбительным, утвердив мое мужское превосходство. В ту минуту я счел лучшим кокетливо улыбнуться, позволяя понять, что склонен считать услышанное шуточным недоразумением.

– Ты должен понимать. – сочтя тишину с моей стороны язвительно-агрессивной, он возвысил голос свой, ускорил слова. – Так будет лучше. Ты же знаешь, я совершенно здоров и не причиню ей вреда. Чего нельзя сказать о том, кого она найдет на стороне. Ты можешь быть уверен, что со мной она будет в безопасности. Что ты скажешь?

– Ты разговаривал с ней об этом? – трубка становилась все более теплой, все менее приятной.

– Нет. – принимая мою власть над ней, он следовал собственным воззрениям, не понимая покорность ее исток имеющей в удовольствии и питаемой только им. – Сперва я решил узнать твое мнение.

– Поговори с ней. – из того, что мне было о нем известно, я сомневался в возможности для него выдержать натиск ее ненасытной похоти, этой истеричной хищницы, полной паразитарных извращений, пожирающих любое попадающее к ней удовольствие, вынуждающих ее к неустанному голоду.

Большим пальцем левой ноги я коснулся пластикового черного рычага, выпрямил шею, позволив трубке упасть на ковер, произведя при этом звук, с каким падает на землю выброшенная артиллерийским орудием гильза несущего ядовитые газы снаряда.

Прислонившись головой к прохладному дереву, я некоторое время сидел с закрытыми глазами, после чего, встав на четвереньки, отправился в залу по темному и пыльному коридору, забрался на диван, вынудив запись к постоянному повторению, снова и снова наблюдая за тем, как моя жена забавляется с чужим членом, как будто был он проводником величайших тайн, предвестником очищающих превращений.

Мне снилась неведомая лучезарная машина, пребывающая высоко над миром, в горячей высоте, слишком близко к солнцу для пребывания в покое и ее серебристо-белое тело, исходящее мириадом златоточивых бликов, видимое лишь малой своей частью, напряженным подбрюшьем, исполосованным ровными следами ритуальных шрамов, посреди которых с медлительностью рождающей чудовищ луны возникала рваная оторопь, разлеталась темными брызгами, желчными каплями, разрывая непорочную плоть, позволяя видеть темную изнанку ее, выбрасывая из себя преждевременным извержением, молчаливым выкидышем, нечто тонкое, сжавшееся, вязкое в своей плотоядной страсти к жизни, неторопливо падающее, легкостью равное оговорке, разворачивающееся всепожирающей гусеницей, выпрямляющее напряженное тело, выдергивающее из него короткие прямоугольные крылья, ознобом сладостной дрожи стряхивающее льдистые покровы, пламенным всхлипом возвращающее себя миру и устремляющееся прочь, вращаясь, позволяя лицезреть неведомые письмена, начертанные на ним кровью девственных пилигримов.

– Я смотрю, ты развлекаешься. – Ирина стояла передо мной, опустив руки в карманы короткой кожаной куртки, повернувшись к экрану, поглаживая босыми пальцами правой ноги левую.

– Как ты объяснишь мне это? – еще не проснувшись, не избавившись от липкой замутненности небесного видения в котором, как чувствовалось мне, должна была присутствовать и моя персона, я махнул рукой в сторону телевизора, не находя ничего лучшего, чем простодушное, жалкое, бессильное обвинение. – Почему ты делала все это?

– Ты хочешь знать, почему я поменяла цвет кожи? – опустившись на диван слева от меня, она сопроводила то звенящей перебранкой застежек и колец, во множестве имевшихся на ее одежде. – Даже и не могу вспомнить.