Илья Глазков - Эволюция G.A.N.Z.A.

– В бесконечной войне? – переспросил капитан.

– Жестоко, – констатировал он, – мы охраняем мир и закон.

– Только не этих синеглазых ублюдков, – вставил Вачонски.

– Конечно. Не их. Они украли национальное достояние.

– Вы имеете ввиду то, что они могут сами интегрировать G.A.N.Z.A.?

– Конечно. Не всякий восторг ученого, с благой целью сделавшего открытие, оборачивается на пользу обществу. Вспомни хотя бы ядерную бомбу. Вот так «открывалка» получилась.

– Пффф, – Вачонски легонько стукнул по столу. – И двести тысяч поджарились в огне.

– Сколько потом сдохло от СВЧ? – передразнил его Прохор. – Миллион? Прежде чем поняли принцип микроволн? Одно ИМРТ чего стоило! Благие намерения?

– Не важно, – перебил его капитан. – В чем суть ваших сомнений? Сам факт, что кто-то выскочил вперёд и принялся, расталкивая всех, выбивать себе место получше, наплевав на других, не может быть чем-то оправдан. Почему все должны спокойно это сносить? У них был шанс. Решить, как ты видишь себя в цивилизованном мире.

– Вы говорите о синдикате? – переспросил Боннар.

– Ну и тупица же ты, – чуть не воткнул в него вилку Вачонски. – Нет, блин, капитан имел в виду разговор о святой девственнице, которая ждёт тебя в увольнительной.

Солдаты заржали.

– Я этих ублюдков бы давно выкосил вместо тупых рейдов с юристами, – продолжил он. Всё к этому шло.

– Есть закон, и мы – его исполнители, – повторил Метис.

– Если суть не в провидении и желании достичь мечты человечества о вечной жизни, то по факту это только искра от пламени, – задумался Прохор.

– Какое, нахрен, пламя? – плевался не пережёванным горошком Вачонски. – Только тупым неясно, насколько чужда эта хрень всему живому. Никто не вправе решать, кому жить, кому нет. Хирург помог, и всё. И мне, и ему, – он ткнул в Боннара, – когда нас собрали по кускам. Но нет дальше ничего. Если не суждено тебе жить. Не можешь ты нарушать этот закон. Это всё…

Капитан предупредительно поднял палец и указал на него. Вачонски осекся и опять начал ожесточённо жевать. Несколько секунд сдерживался и потом продолжил:

– При всём уважении, капитан, я не хочу поднимать вопрос о культе и церкви Предтечи, но моё мнение – всё это не нужно. Вообще.

– Я закончу за тебя, – Прохор смотрел на капитана. – Суть – в деньгах. И всё, что всегда желала церковь, послушные прихожане.

– Я очень надеюсь, что это всё будет переварено вами именно здесь и не более, – капитан осмотрел присутствующих. – А потом, когда будете гадить этими брикетами, не забудьте смыть своё дерьмо вместе с этими мыслями. В тишине и одиночестве. Без вмешательства особого отдела.

– Конечно, капитан, – Боннар кивнул и посмотрел на Вачонски. – Просто изначально некоторые раскудахтались.

Вачонски беззлобно взглянул на него и, отодвинув пустой поднос, сдержал отрыжку.

– Что они кладут туда? Каждый раз в желудке внезапное удивление.

– Только то, что нужно хорошему солдату.

– Это как он? – иронично переспросил Вачонски, помахав большим пальцем в сторону Боннара.

– Как ты! – подтвердил тот.

Они протянули друг другу кулаки и соединили их над столом в жесте двух старых приятелей, сытых и довольных.

– Теперь замочим этих синеглазок и по домам. Лишь бы их нахрен не видеть там, – довольно похлопал себя по животу Вачонски. – Гореть им в аду, а мы поможем дорогу найти.

Прохор сидел, задумавшись. Вачонски ткнул его кулаком в пластину бронелат на спине.

– Не думай. Твоя любовь – пострелять ещё может быть использована. Накосишь этих ублюдков.

– У меня младшая сестра с G.A.N.Z.A, – неожиданно тихо сказал Прохор.

Вачонски застыл с глупой улыбкой и посмотрел на него, потом на остальных, в недоумении смотревших на Прохора. Прохор обвел их взглядом. Капитан дернул щекой и, слегка кивнув, дал понять, что он в курсе. Все личные дела своих подчиненных он просматривал всегда самым тщательным образом. Знал многое обо всех. Прохор по взгляду капитана понял, что нет смысла преподносить это как новость.

– Синеглазка? – переспросил недоуменно Вачонски. – Шутишь?

– Лицензия второго класса, продлена на 10 лет.

Все выдохнули.

– Это не совсем то… – начал Боннар.

– Прости, брат, – сказал Вачонски. – Я подумал другое. Но это совсем не то, что я имел ввиду. Она же по закону… с лицензией.

– Всё в порядке, – ответил Прохор, – в каком-то смысле. Лейкемия. Мы продали два дома. Кое-какие акции были, фирму мою, контракты, собрали всё, что смогли. Ради матери и неё, конечно. 17 лет и такая вдруг новость… Все были в шоке. Теперь она – синеглазка, – он ухмыльнулся и посмотрел на Вачонски, – 10 лет.

Солдаты замолчали, мелкими движениями скрывая неудобный момент. Кто-то встал из-за стола, понёс поднос в мойку. Прохор проводил его взглядом.

– Твоя сестра достойна этого? – спросил капитан. – Ты решал?

Прохор кивнул:

– Мы росли без отца. Я управлял делами. Мать бы не пережила.

– О чем речь? Конечно! – согласился Вачонски.

– Я был в центре Предтечи. Там работают учёные. Конечно, это церковь и много последователей, но главное, я сам видел, как много они делают, чтобы найти решение. Я говорил с хирургами перед интеграцией, и ты знаешь, – он посмотрел на Вачонски, – всё это действительно хрень. Они сами понимают, как далеко могут зайти, но всё каждый раз что-то мешает. И нет выхода. Только возможность собирать кусками на недолгий срок.

Он замолчал. И все молчали, сопереживая товарищу. Просто и без оснований. Вачонски так и застыл, оставив руку у него на спине, будто приобнимал боевого друга, чумазого и равного среди лучших.

– А, главное, она всё равно умерла. Не сейчас конечно. Она сейчас учится и всё у неё хорошо. Но я видел, как она отходила после того, как ей влили эту синюю кровь. Как она восстанавливалась в те дни и стояла у окна, не говоря ничего. Я знаю, как она понимает, что часы теперь не просто показывают время. И мать знает. Вся ценность, что ты изначально не знаешь, когда умрешь. Это просто лучшее, что ты можешь не знать. А тут тебе выдают только талон в один конец, и на нем дата. Всё, что ты можешь, – это принимать радость жизни, но убрать этот факт исчисления не получится никак. Часы тикают очень громко.

– Ничего не изменишь, – сказал Боннар, – судьба решает, кому упадёт жребий.

– Но сейчас есть право решать, – сказал Прохор. – Кто знал, к чему приведёт такое открытие, 20 лет назад? Все радовались вечной жизни. А теперь мы гоняемся за толпами проклятых, которых церковь Предтечи назвала еретиками.

– Ты так не считаешь? – напрямую спросил капитан.

– Считаю и даже больше, чем они, – Прохор показал на товарищей. – Потому что я именно тот, кто принял решение: жить или нет моей сестре ещё 10 лет. Но что такое 10 лет? Она даже детей иметь не может после интеграции. А эти еретики… Вачонски прав – ублюдки…