Илья Глазков - Эволюция G.A.N.Z.A.

– Это просто выглядит так. И ты не можешь этого принять.

– Принять что? Ты сама создала это, и, передав часть G.A.N.Z.A., создала нечто… что-то… Без чувств и разума, с обрывками связей логики и формации. И это ты называешь сыном?

– Да! Какая разница, как ты его назовешь, если есть связь, и ты чувствуешь что-то родное? Он – ребёнок.

– О чем ты говоришь?! Это механизм… Это глупо так думать.

– Не оскорбляй меня.

– Это не твой сын! – воскликнул он. – Это – нечто, способное оперировать саморазвивающейся программой, и в этом нет ничего из чувств между вами, это просто эксперимент.

– Как и я, – сказала она таким голосом, что холод поразил его.

Это словно заставило его очнуться. Он опять сдержанно кашлянул и потер свои усталые глаза.

– Элиз, – сказал он, сдерживаясь. – Я не могу решиться на эту задачу. И никто не сможет.

– Ты вытащил меня оттуда. Значит, сможешь и его.

– Нет, – он покачал головой и опять повысил голос. – Нет. Обратного пути нет. И это всё, – он показал рукой на лабораторию и колбы. Всё только ради тебя. Не его. Я даже называть не могу его так. Он… Это оно… Просто ничего. Продукт. И я тебя прошу, забудь об этом. То, что ты сделала, головная боль военных. Именно это сорвало эксперимент и перевернуло всё с ног на голову. Именно это не дало возможность решить все последовательно.

– Значит, ты не ждал такого…

– Конечно, нет… От тебя – нет. Я работал над чудом и вижу его перед собой. Ты со мной. Это главное.

– Да. Но по какой причине я с тобой? Вся твоя работа разрушена мной. Думаешь, я не вижу твоего отчаяния? Я создала его, и всё пошло крахом в твоих планах.

– Нет. Нет, не говори так.

– Я создала Каина…

– Только не называй это так.

Он, с отчаянием сложив руки, подошел к ней. Полы халата разлетелись в стороны. Он умоляюще смотрел на неё.

– Прошу, оставим этот разговор. Я не обвиняю тебя в той ситуации, которая заставила нас бежать. Пойми, всё, что я делал для военных, лишь давало возможность готовиться к новому. Это, так или иначе, было необходимо. Я не хочу слушать об этом создании. Не могу и не принимаю твои мысли. И тем более так… когда ты даешь имя…

– Ты не понимаешь.

– Я понимаю только этот материнский инстинкт. Это сильно и важно.

– Я любила…

– Элиз, – он строго нацелился на неё пальцем и склонил голову. – Прошу, ради меня!

Она глубоко вздохнула. Они секунду смотрели друг на друга.

– Я поняла. Но ты так и не ответил на мой вопрос.

– Какой?

– Достаточно ли этого?

Он молча слушал её.

– Достаточно ли видеть, как стареет и умирает твой муж, и ничего не делать, не принимать это близко к сердцу? Что ты также останешься одна с обвисшей кожей, и некому будет смотреть на твоё лицо с любовью?

– Ты понимаешь, что мы не сможем полноценно жить, если я восстановлю весь синтетический покров? – спросил он, обведя рукой, в которой держал очки, её контур. – Ты понимаешь, что нам не попасть на другой материк или поехать на поезде? Слетать на Луну или просто позагорать на пляже?

– Тебе важно это? Путешествия? Или чтобы я была спокойна и была рядом?

Он не ответил.

– Ты делаешь это для меня?

– Конечно, Элиз.

– Тогда ответь. Почему не изменить вообще всё? Почему мы должны следовать твоим убеждениям и ждать конца? Почему не расширить рамки и не принять тот дар, который сейчас есть у меня? Почему?

Он нахмурился.

– Почему мы не можем вместе жить так, как хотим, и не ждать перемен через сорок лет?

– Потому, что мне не прожить столько, Элиз, – сказал он, спокойно глядя в её синие глаза.

– Сейчас нет, – ответила она. – Но во мне есть то, что может тебе помочь. И у нас есть всё для этого. Ты мог бы стать таким, как я. И ведь важно только сознание?

Он кашлянул. Его окутала волна страха. Буквально на секунду он почувствовал риск сделать что-то неконтролируемое. Словно она проникла в его голову и сдернула пальцем пыльную ширму, которой он давно завесил все свои мысли.

Он понимал, что становится невозможным вести это чисто прагматичный и страшный в своей логике разговор. Испытывая жуткое давление от взгляда её синих бездонных глаз, он сконцентрировался и, сделав правильный выбор, не подав виду, переключил разговор на практичную тему. Этот приём был единственным в цепи логических предложений, сформированных им самим в саморазвивающейся программе синтетического сознания.

– Ты хочешь, чтобы я изменил график, отказался от роста органических тканей, уничтожил всю флору и полностью сконцентрировался на синтетике? Закончил структуру тканей?

Она смотрела на него: «Ты понял мой вопрос, но не ответил на него».

Он помолчал несколько секунд, отчужденно думая о чем-то. Словно отмечая прогресс роста её интеллекта.

– Хорошо. Мы исключим органику. Но это меняет весь мой план.

– В какой его части?

– Если я закончу всё в синтетике, нам сложно воспользоваться транспортом. Жить просто в городском массиве или на побережье будет нельзя. Купальная программа на курорте исключена. Придётся принять их предложение. Синдиката.

– Я уверена, всё получится.

– Надеюсь, – он устало кивнул, полностью отдавшись безысходному чувству растерянности и тоски. – Я сделаю это для тебя.

– Не смотри на меня так, – попросила она. – Ты – самое дорогое для меня. Я хочу всего, что имеет каждая женщина. Ты сам дал мне это чувство.

– Да. Я дал тебе его.

– Ты же не хочешь, чтобы я была такой? – она повернулась к нему спиной и показала на сервоприводы, прикрытые трусиками.

– Какой? – он устало сел на кресло.

– Некрасивой.

Он опять внимательно и грустно посмотрел на неё.

– Ты красивая, Элиз. И всегда была.

Она подошла ближе и обняла его седую голову. Тихо прожужжали сервоприводы. Еле слышно. Но так, чтобы вызвать зубную боль у всего живого.

– Я тебя очень люблю, – сказала она.

– Я тоже, – ответил он, удерживая её руку. – И сделаю всё, чтобы быстрее ты была восхищена собой.

– Я знаю. Не будем сейчас ссориться. Всё не важно. Ты прав. Кроме того, что мы вместе, – улыбнулась она, смотря поверх его головы. Она смотрела на своё отражение в зеркальной поверхности металлического стеллажа, удерживая его голову, как футбольный мяч и прижимая к своей груди. Он не шевелился, утопая в этом тепле и умиротворении, даря себе секунды покоя.

Её голубые глаза горели чётко и ясно, она словно смотрела вдаль.

– Свари кофе, – глухо попросил он.

Опустив его голову, она присела перед ним на корточки, смотрела снизу вверх, улыбалась улыбкой, которую он обожал и так долго моделировал.

– Как обычно? – кокетливо спросила она, взмахнув длинными ресницами.

– Да, – он погладил её по волосам. – Пожалуйста. Нужно будет работать.

Элиз ушла из комнаты, шлепая ступнями по кафелю. Её шаги стихли в коридоре. Он прислушался к звукам из маленькой кухни и задумался. Его беспокоили воспоминания. Эдвард потер увлажнённые глаза, и рука сама потянулась к ящику стола. Он достал из-под папок фотографию в тонкой рамке и поставил на стол. На ней была женщина с черными волнистыми волосами, спадающими ниже плеч. Она улыбалась и, обернувшись, смотрела в сторону камеры, которая выхватила мгновение её жизни и сохранила навсегда такой бодрой и счастливой, как в тот момент, когда он решил её сфотографировать в один из солнечных сентябрьских дней на крыльце их дома. Он молча смотрел на старую фотографию. Её карие глаза смотрели прямо на него и были полны любви и счастья.