Морье Дю - Паразиты

Найэл не ответил. Он сорвал маргаритку и принялся вертеть ее в пальцах.

- Этим летом ты стал более внимательным и ласковым, - сказала она. Теперь тебя легче понять.

Найэл продолжал теребить маргаритку, обрывая лепесток за лепестком.

- Может быть, когда-нибудь ты напишешь для меня музыку, - сказала она. - Может быть, ты напишешь то, что я смогу превратить в танец. Мы будем работать вместе, и ты пойдешь со мной в театр и будешь дирижировать для меня вместо Салливана. Это было бы замечательно, разве нет? Ты хотел бы заниматься этим, когда станешь мужчиной?

Несколько секунд он смотрел на нее, затем отвернулся.

- Это единственное, чем я хочу заниматься, - сказал он.

Мама рассмеялась и снова погладила его по коленке.

- Пойдем, - сказала она. - Становится прохладно. Пора вернуться домой и выпить чаю.

Она встала. Она туже стянула шифоновый шарф на голове и на шее.

- Взгляни на эти гвоздики, - сказала она. - Как красиво они растут под выступом скалы. Давай соберем. Я поставлю их в вазочку рядом с кроватью.

Она наклонилась и стала собирать гвоздики.

- Посмотри, вон еще, - сказала она, - там повыше, слева. Ты можешь достать их для меня?

Он вскарабкался вверх по скале и, одной рукой вцепившись в траву, другой потянулся за гвоздиками. Было довольно скользко, но сандалии удерживали его. Он уже сорвал шесть гвоздик, когда это случилось.

Он вдруг услышал, как она позвала: "Ах, Найэл, скорее..." и, обернувшись, увидел, что она скользит вниз по склону, на котором стояла, срывая гвоздики. Она протянула руку, чтобы удержаться, но камни и трава остались у нее в ладони. Она продолжала скользить по осыпающимся под ее ногами земле и камням. Найэл попытался подползти к ней, но задел ногой за небольшой валун, и тот, скатившись со скалы, рухнул на берег глубоко внизу. Он понял, что, если Мама сделает еще хоть одно движение по осыпающейся земле, то точно так же упадет на прибрежные скалы с высоты пятидесяти или шестидесяти футов.

- Стой там, - крикнул он. - Стой спокойно. Держись за маленький выступ рядом с твоей рукой. Я приведу помощь.

Она посмотрела вверх, на него. Она старалась повернуть голову.

- Не уходи, - попросила она. - Пожалуйста, не уходи.

- Надо, - сказал он. - Надо привести помощь.

Он оглянулся через плечо. Вдалеке спиной к нему двигались две фигуры, мужчина и женщина. Он закричал. Они не услышали. Он снова закричал. На этот раз они услышали. Обернулись и замерли. Он замахал руками и закричал, что было сил. Они побежали.

Вдруг она сказала:

- Найэл, камни осыпаются. Я падаю.

Он опустился на колени у самого края выступа и протянул руки. Он не мог дотянуться до нее. Он видел, как рядом с ней крошится и осыпается земля. Но она не упала: шарф зацепился за острый камень у нее над головой. Шарф не порвался. Один его конец был закручен вокруг ее горла, другой намертво зацепился за камень.

- Все в порядке, - сказал Найэл. - Люди идут. Все в порядке.

Она не смогла ответить из-за шарфа. Она не смогла ответить, потому что шарф продолжал затягиваться и все плотней и плотней сдавливал ей горло.

Вот так это и случилось. Вот почему мы трое будем всегда помнить толпу, стекающуюся к выступу скалы, и француженку, с горестным воплем бегущую прочь. Всегда и неизменно горестный вопль, всегда и неизменно топот бегущих ног.

Глава 8

Было ошибкой разлучать нас. Намследовало оставаться вместе. Если семья распадается, ей уже никогда не воссоединиться. Никогда не стать прежней. Если бы у нас был обжитой дом, куда мы могли бы придти, все было бы иначе. Детям необходим дом, место, сам воздух которого им близок и дорог. Мерно текущая жизнь в окружении знакомых игрушек, знакомых лиц. И так изо дня в день, в дождь и ведро, размеренное существование, не отступающее от раз и навсегда заведенного уклада. У нас не было уклада. Не стало после смерти Мамы.

- У Марии все было в порядке, - сказала Селия. - Ей разрешили уйти и поступить на сцену. Она делала то, к чему всегда стремилась.

- Я не хотела играть Джульетту, - сказала Мария. - Я ненавидела Джульетту. И мне ни за что не разрешали играть со своими волосами, потому что они были слишком короткие. Пришлось надевать этот ужасный парик соломенного цвета. Он был мне мал.

- Да, но зато тебе не приходилось скучать, - сказала Селия. - Ты писала мне такие забавные письма. Я их сохранила, и на днях они попались мне на глаза. В одном из них ты писала, как Найэл убежал из школы и приехал в Ливерпуль искать тебя.

- Если бы у нас был свой дом, я бы убегал из школы еще чаще, - сказал Найэл. - А так я убегал всего четыре раза. Но убегать-то было некуда. Из Ливерпуля меня отправили обратно. Папа гастролировал в Австралии, и убегать не имело смысла.

- Кто неплохо провел время, так это Селия, - сказала Мария. - Никаких уроков, переезды с места на место, и Папа всегда рядом.

- Не знаю, - сказала Селия. - Мне тоже бывало непросто. Когда я думаю об Австралии, то первое, что приходит на память, это уборная в отеле в Мельбурне и как я плакала, запершись в ней.

- Почему ты плакала? - спросила Мария.

- Из-за Папы, - ответила Селия. - Однажды вечером он разговаривал с Трудой в гостиной, и я увидела его лицо. Они не знали, что я слушаю у двери. Он сказал, что я единственная, что у него осталось, а Труда ответила,

что это испортит мне жизнь. Вы помните, с каким кислым видом она всегда говорила. "Вы испортите ей жизнь", - сказала она. Как сейчас слышу ее голос.

- Ты никогда не писала об этом, - сказал Найэл. - Из Австралии ты присылала такие восторженные, глупые письма, все о званых вечерах, на которых ты бывала и где присутствовал тот или иной губернатор. В одном еще был такой самодовольный постскриптум: "Надеюсь, ты делаешь успехи в своей музыке". Моя музыка... Не заблуждайся. Не ты одна запиралась в уборной. Я, правда, не плакал. Вот и вся разница.

- Мы все тогда плакали, - сказала Мария. - Каждый о своем. Паром в Беркинхем. Из Ливерпуля в Беркинхем и обратно.

- О ком ты говоришь? - спросил Найэл.

- О себе, - сказала Мария. - В театре была настоящая клика. Меня никто не любил. Они думали, что меня приняли из-за Папы.

- Может, так и было, - сказал Найэл.

- Знаю, - сказала Мария. - Возможно, поэтому я и плакала. Помню, как на пароме дым валил мне прямо в лицо.

- Поэтому оно и было такое грязное, когда я нашел тебя, - сказал Найэл. - Но ты не сказала мне, что плакала.

- Когда я увидела тебя, то обо всем забыла, - сказала Мария. - Такая забавная бледная физиономия и плащ чуть не до пят...

Она улыбнулась Найэлу, он рассмеялся в ответ, и Селия подумала, что, должно быть, тогда и окрепли связывающие их узы, которые теперь уже ничто не порвет. Да, именно тогда, когда Найэл убежал из школы, которую ненавидел, а Мария жила одна в Ливерпуле и делала вид, что счастлива.