Сакё Комацу - Времена Хокусая

Господин Ная не мог сдержать улыбки. И вдруг улыбка сменилась выражением крайнего напряжения: на яйце образовалась крошечная трещинка. О-о! Вот он, долгожданный миг!

С обеденного стола доносились аппетитные запахи, автоповар уже раз десять повторил: «Завтрак подан», но господину Ная было не до завтрака.

— Сейчас, сейчас… — шептал он в экстазе, — сейчас он вылупится! Ах, ты, мой дорогой! Ах, ты, мой маленький…

Трещинка на яйце постепенно увеличивалась. Но птенец почему-то все не появлялся. Даже клюва не было видно. Господину Ная это показалось странным. Он уже протянул руку, чтобы потрогать яйцо, — ив этот момент из-под скорлупы раздался голос, отвратительный, скрипучий, куда противнее, чем у автоповара или автобудильника:

— Дамы и господа, покупайте лебедей! Покупайте лебедей, изготовленных торговой фирмой Эр. Лебеди придают уют жизни. Лебеди украсят ваш сад, помогут вам мысленно перенестись в доброе старое время. Покупайте лебедей-роботов, ничем не отличающихся от настоящих… Они появляются на свет совершенно ручными. По вашему свистку они могут выполнять все запрограммированные движения — плавать, ходить, даже летать…

Господина Ная охватила жгучая ярость.

— Летать! — взревел он. — Я тебе покажу летать!

Он бросился к яйцу и с размаху швырнул его на пол. Оно разбилось вдребезги. Но маленькая установка продолжала работать: очевидно, она была противоударной. Рекламный текст все повторялся и повторялся, сопровождаемый волнующими мелодиями из «Лебединого озера».

И тогда господин Ная взял тяжеленную хрустальную вазу, до неприличия устаревшую, подаренную ему еще прабабушкой — на редкость упрямой старухой, которая до конца дней так и не пересмотрела своих взглядов, — и, хорошенько прицелившись и точно рассчитав силу удара, опустил ее на омерзительную, ненавистную установку…

Раздался хрип, треск, потом все смолкло.

Через минуту из угла комнаты вынырнул автомат для уборки, собрал обломки и выбросил их в мусоропровод.

А господин Ная продолжал стоять, сжимая хрустальную вазу, на которой не было даже царапинки. По его щекам текли слезы.

День выдался на редкость спокойный, никаких происшествий.

Закончив обход морских глубин, патрульная подводная лодка 108 начала всплытие.

На широком экране наружного телеглаза мелькали темные, тяжелые слои воды, и сквозь них слегка проступал контур острой носовой части.

Глубиномер медленно сбрасывал метры. Вода на экране постепенно светлела, контур носовой части становился все более четким. Лодка казалась теперь густо-синей. Но по мере приближения к поверхности цвет ее менялся. Вот он стал ярко-голубым, потом зеленоватым.

Лодка походила на животное с защитной окраской.

Вода светлела все больше, и лодка, словно по волшебству, из зеленоватой стала темно-желтой, потом лимонной. Глубина теперь не превышала пятнадцати метров. Сюда уже проникал солнечный свет. Где-то наверху он колыхался на волнах и отбрасывал вниз причудливый узор. На корпусе корабля заиграли оранжевые блики.

И наконец, когда сверкающий, колышущийся потолок раскололся на миллион блесток, лодка приобрела свой настоящий цвет: в волнах замелькал ее ярко-красный нос.

На экране телеглаза отразилась прекрасная бухта Наруто. После мрачных глубин, где видимость ограничена, этот светлый мир казался неправдоподобно прозрачным.

— Всплытие! — доложил рулевой Вадзи, сидевший у пульта управления, покрытого циферблатами приборов, телеэкранами и контрольными лампочками.

— Курс триста двадцать, полный вперед! — распорядился командир.

— Есть курс триста двадцать!..

— Есть полный вперед! — отчеканили рулевой Вадзи и механик Хира. Они легли на заданный курс, перевели лодку на автоматическое управление и доложили об исправной работе всех приборов.

Командир Киоки Фукэ был доволен. Он любил эти мгновения, когда лодка, меняя цвет, медленно всплывала, когда все части нее хорошо слаженного механизма работали четко и контрольные лампочки светились ровным светом, словно добрые, ласковые глаза. Киоки слегка улыбался и мысленно давал лодке ласкательные имена.

Приятно было слышать скупые слова рапорта. Его помощники хорошие ребята. Исполнительные и вышколенные. И доложить умеют с блеском. Чувствуется старая, дедовская школа.

И главное, вокруг тишина и покой: ясное небо, прозрачная вода. Даже обидно немного — патрульной подлодке вроде бы и нечего делать.

На экране играли мелкие волны, прозрачно-зеленые, пронизанные лучами солнца. Стояла середина января, но краски напоминали летние. На гребнях стеклянных волн курчавилась легкая белая пена. Изредка набегали более высокие валы и оседали с мягким шумом, рассыпаясь на миллионы сверкающих брызг.

Фукэ на глаз определил высоту волн — не более полуметра. Скорость ветра от трех до пяти метров в секунду.

Командир переключил ручку телеглаза на дальний обзор.

Справа возник светло-коричневый обрывистый берег острова Авадзи с черной пилой соснового бора. Слева — голубые горы, тянущиеся от Сикоку-Токусима до Наруто, а в центре, в глубине узкого коридора, — плотина, выкрашенная в широкую красную и белую полосу.

Экипаж лодки окрестил ее «парадной дверью».

Двадцать первый век проник и сюда и изменил древний облик моря.

Когда была построена плотина, пролив Наруто превратился в бухту, а остров Авадзи слился с островом Сикоку. Теперь возвышенность Авадзи защищала с востока «внутреннее море». Может быть, гармония пейзажа и нарушилась, но зато была решена проблема мелиорации района.

Освещенная прямыми лучами солнца красно-белая плотина высилась в центре экрана.

— Хороша погодка, просто что надо, — сказал рулевой Вадзи.

— Э-э, не торопись хвалить, — отозвался Хира, механик, ведь море капризно, как женщина.

— Только не сегодня. Неужели не видишь? Сегодня этой причуднице лень даже пальцем пошевельнуть. Она отдыхает. Сама мне сказала, честное слово! — засмеялся Вадзи.

Прислушиваясь к их беседе, командир Фукэ задумался.

Интересно, кто первый сравнил море с женщиной? Наверно, какой-нибудь древний человек, глядевший на капризное лицо своей подруги. Прошли столетия, наступил двадцать первый век, а люди до сих пор говорят: море изменчиво, как женщина. Тысячеликая, вздорная, взбалмошная женщина, у которой не один характер, а сотня. И все они отражаются на ее лице. Она удивительная, эта женщина, которую зовут Море. Самая ласковая на свете. Она умеет лучезарно улыбаться и дарить нежнейшие ласки. Умеет плакать так, что сердце разрывается. Но она и самая коварная. Разгневается неизвестно почему — и ты погиб. Наверно, за это ее и любят. Ведь человеческая натура не меняется. И море тоже не меняется. Не увядает, не стареет. И люди относятся к морю так же, как в старину. Разве что внешне отношения стали другими…