Анатолий Агарков - Путь в Эдем. Джамшидов кубок я по всей земле искал

– Филька Звонарь, – представила Кащеевна. – С им не разговаривай – глухня. Силы немеряной – это ён тебя сюда на сабе пёр. А вот стрючком подкачал – меньше мизинца.

Рукастый коротконог, заметив внимание к своей особе, закивал головой.

– Гы-гы-гы!

– Гы-гы…. Хрендель, говорю, у тебя ни на что не годный.

– Выпить ба, – согласился Звонарь.

– Выпивку мы сегодня прокакали – с энтим вот провозились, – трактирщик неприязнь ко мне личную пытался замутить до всеобщей. – Можа у тебя, Кащеевна, что в заначке сохранилось – проставляйся. Что за свадьба без веселья?

– Свадьба? – заступница моя встрепенулась. – На свадьбу можно и в закромах пошебуршать.

Рывком развернула моё лицо, едва не сорвав шею с резьбы.

– Ты, милый, как?

– Насчёт выпить?

– Насчёт жениться.

– Отрицательно.

– Дай-ка я посватаю, – придвинулся бородач с впалыми глазами. – Ты, морда буржуйская, кочевряжиться сюда пришёл?

– Меня принесли, – напомнил. – Сожрать хотели.

– Щас башку расколю, – трактирщик поднял обломок кирпича.

– Угомонись, Уч-Кудук, – вступился Ванька Упырь. – И ты, Боря, сядь, брось каменюку, сказал. Мы завтра за этого чубайса ящик белого с буржуйки худозадой стрясём.

– Поставит? – это он мне.

Пожал плечами – о чём вы?

– Поставит, поставит, – кивал Упырь страусиным клювом.

– Да ён ничё не помнит, – надрывным вздохом проводила Кащеевна вдаль видение белой фаты.

– Глаза видят, язык болоболит, – Упырь развил мысль. – Дырку в лобу глиной залепим – кто-нибудь признает. Водить по улицам на щепощке станем, как цыгане медведя.

Бомжи развеселились. Посыпались реплики.

– Ты, Звезданутый, на лисапетке крутить можешь? А косолапые катаются.

– В цирк его продадим.

– Лучше на паперть посадить – никто мимо не пройдёт. С такою дыркой-то в лобу….

Уч-Кудук придвинул бородатое лицо:

– Ты закатываться умеешь? Ну, дёргаться от падучей…. Научу – всем прихожанам карманы вывернешь.

Я выдержал его змеиный взгляд.

– Оно мне надо?

Трактирщик подскочил:

– Гонор-то убавь, морда буржуйская. Нет, надо ему башку расколоть, надо.

– Сядь! – Упырь махнул рукой. – Тащи, Кащеевна, заначку – сегодня он твой, а завтра решим, что с им делать.

– Ну, коль так, то и не жалко, – Надежда бесцеремонно спихнула меня в сторону и в три приёма – четвереньки, коленки и, наконец, стопы – подняла тушу в вертикальное положение. – Не жалко для компании – сейчас сбегаю.

Утопала в темноту.

От толчка упал лицом на угол полузасыпанной бетонной плиты и не почувствовал боли. Вот что это такое? Кожа на щеке лопнула, кровь течёт, а боли нет. Давеча кипяток пил и не обжёгся. Куда чувствительность пропала? Увы, печален вывод – следствия черепно-мозговой травмы.

Пощупал вмятину во лбу – точно, подставка под чернильницу. Представил пузырёк-непралевашку – сколько кубиков бесценного мозга вмято, порушено, безвозвратно погублено. Какие утрачены способности? Как сам жив остался?

Но остался. Могу мыслить, дышать, есть, пить, говорить, видеть и слышать. Двигаться могу. Значит, рано мне в покойники, да и в шуты гороховые….

Не ощущаю боли – один нюанс. А иже с ним – тепла и холода. Словом, потерял чувствительность. Не замечаю голода – второй. Впрочём, это из той же оперы.

Со слухом что? Со слухом есть проблемы. Голоса доносятся как из бочки – бу-бу-бу. И никак не могу понять, кто говорит, пока на рот не гляну. Это бывает…. Ну, точно! Заткнул поочерёдно пальцем правую раковину, левую. Это бывает, когда слышишь одной половиной. А у меня не работает правое ухо – напрочь отключилось. Вот такая чернильница!

Дальше что?

Прикрыл поочерёдно глаза – видят оба, но левый хуже. Да ни хрена он не видит – только свет и тьму! Смотрю на рожу трактирщика, вижу пергамент лысины и щёк, да три пропадающих пятна, когда Свиное Ухо молчит или моргает.

Руки двигаются, ноги гнутся. Попробовал встать. Встал, и тут же едва освещённые стены строения, костерок и сидящие пред ним бомжи в кадриль пустились – утюги за пирогами, пироги за башмаками…. Голова закружилась, и я бы упал, если б раньше Уч-Кудук не дёрнул меня за лодыжку.

– В бега, буржуй, собрался?

Упал и ткнулся лбом в треклятую плиту.

– Э, кончай, кончай! – вступился Упырь. – Товарный вид испортишь.

– Хуже не будет.

Подошла Кащеевна с коробкою в руках.

– Духалон?

Надежда извлекла пузырёк, повертела перед глазами.

– Не-а. Средство для очистки ванн.

Бомжи оживились

– Спиртяга?

– Ректификат.

– Цеди в котелок.

– А можа я неразбавленный пью.

– Выдавай Надюха по флакону.

– Допиваёте бульён, и ларисок дожирайте.

– Пускай флакон по кругу и котелочек – на занюх.

Кащеевна, едва не лишив головы, затащила мой торс на своё бедро.

– Хтой-то тебя так?

– Упал.

– Сейчас залижу – как на собаке заживёт.

И она принялась вылизывать царапины и ссадины моего лица.

О, господи! Я закрыл глаза. Опять этот запах. Отвратительный запах нечистот и гниющей плоти. Запах её рта.

– Будешь?

Открыл глаза – Кащеевна пристраивала пузырёк к моим губам.

– Средство для очистки ванн? Нет.

– Что ты понимаешь! Надо в рот набрать глоток, а потом запить – мягше бражки пройдёт.

Надя продемонстрировала культуру пития убойного напитка – крякнула, дыхнула, помотала головой.

– Прошла. Выпей, дуралей, веселее станет.

Реплики от костра:

– Смотри, как она его ласково – дуралей. Чует сердце, свадьбе быть.

– Сейчас мы её и забацаем. Уч-Кадушка принимай поповский сан.

Густой бас бородача отразил бетонный потолок:

– Венчается раба Божья Надежда рабу Божьему – Слышь, как тебя? Не помнишь? – рабу Божьему Звезданутому. Аминь.

Четыре глотки прогудели:

– Ами-инь.

– Да целуйтесь вы, черти! – басил Уч-Кудук, грозя дымящимся поленом. – Зря, что ль машу кадилом?

Увидев щербатый Надюхин рот, в страхе закрыл глаза. О, Господи!

– С таким не интересно – квёлый он, как жмурик, – отступилась новобрачная. – Надо его напоить.

Какие вопросы? Мне тут же протолкнули в рот горлышко пузырька, едва не выдавив зубы. Забулькала жидкость, задёргался кадык, пропуская её внутрь.

– Пей, буржуй, халява. Завтра нас коньячком угостишь.

– Вот, зараза, полфлакона оприходовал и не поморщился.

– Пустите-ка его – посмотрим, пробрало али нет.

Меня поставили на четвереньки. Я только помотал головой, давя отрыжку, а она хлынула изо рта жидкостью для очистки ванн.

– Вот зараза, всё добро в пыль. Не давайте ему больше.

Меня оставили в покое.

Я прилёг, пытаясь привести в порядок мысли – осознать, что имею, что могу противопоставить этой банде спившихся отбросов в защиту своей чести, достоинства и самой жизни. Но достал-таки ректификат – головка моя поплыла, поплыла, вальсируя, не давая сосредоточиться на главном. Чушь полезла всякая, философская – ну, прямо к месту.