Жозеф Рони-старший - Пришельцы ниоткуда (сборник)

Мы так и остались стоять, подняв головы и глядя на блюдце, но пришли взрослые, а с ними отец Жерара и мой, и заговорили все вместе. Они хотели знать, что здесь произошло, что тут делали люди, прилетевшие со звезды, что они нам говорили и еще всякую всячину. Больше всех расспрашивали полицейские.

Мы не очень-то распространялись, потому что не хотели говорить про шлем, спрятанный за корытом. В общем рассказали им, что увидели блюдце издали и сначала побоялись подойти ближе, а подошли как раз тогда, когда оно уже улетело.

Это, кажется, их успокоило и даже обрадовало. Они, наверное, боялись, не обидели ли нас.

Когда нас вели домой, собралась целая процессия. Пришлось еще раз или два рассказать, что с нами случилось, или, вернее, рассказать, то, чего мы не собирались скрывать. Во всяком случае, нам не попало за опоздание.

Родители были очень горды тем, что произошло, и даже не выпытывали, все ли мы им рассказали. На следующий день пришлось повторить рассказ о нашем приключении тем, которые не приходили на луг и совсем ничего не видели, — им ведь тоже хотелось узнать обо всем. Приезжали даже из города и писали о нас в газетах. Один журналист задавал нам кучу вопросов и все записывал. Наверное, он уже видел летающее блюдце, во всяком случае, говорил о них так, будто для него это вещь знакомая.

— Что оно — такое? Этакое? С голубыми огнями? А люди, которые оттуда вышли, какого они роста?

Он вынул большой лист бумаги, во всех направлениях исчерченный линиями и испещренный маленькими значками, и сделал там еще несколько пометок. Кажется, эта история его здорово интересовала.

Мы все в глубине души немного трусили, боялись, что среди нас найдется какой-нибудь балбес, который захочет похвастаться и разболтает нашу тайну. Но, к счастью, все обошлось хорошо. Утром, перед тем как идти в школу, Жак сбегал на луг за шлемом и спрятал его у себя на участке, в сене. И хорошо сделал, потому что целый день там было полно народу — уже не удалось бы забрать шлем, его нашли бы другие.

А потом каждый вечер после школы, как только выдавался свободный час, и еще по четвергам [7] Во Франции в школах не бывает занятий по воскресеньям и четвергам. — Прим. перев. мы собирались то у одного, то у другого, надевали шлем, смотрели и слушали.

Потому что он все еще действовал! Он даже и сейчас еще действует! Каждый держал его у себя по очереди, а взрослые так ничего и не узнали.

Жерар рассказал нам, что он видел, когда надел шлем после меня. Он тоже видел город и аэродром, а потом как бы улетел в летающем блюдце, в том самом, что приземлилось у нас на лугу. Он был с человечками во время всего их полета. Они прилетели прямо к Земле, но сначала не сели, а долго кружились на большой высоте. Время от времени они снижались и делали фотоснимки. Главным образом ночью, чтобы их никто не видел. И вдруг однажды, когда они летели очень высоко, в их машину ударился камень, пробил дыру в блюдце и разрушил что-то внутри. Вот почему им пришлось приземлиться, чтобы починить мотор и заделать дыру.

Когда у нас выдавалась свободная минутка, мы прятались где-нибудь на чердаке, а летом в лесу и по очереди надевали шлем. А хозяева летающего блюдца, должно быть, знали, что мы храним шлем и слушаем их, и вот они рассказывали нам разные вещи, как там у них на планете, и показывали все это на экране, и это было еще интереснее, чем смотреть приключенческий фильм или «Айвенго» по телевидению.

Они говорили еще, что прилетят когда-нибудь повидаться с нами, но на этот раз их будет гораздо больше — все небо будет усеяно летающими блюдцами. Они говорили, что не хотят нам зла, что знают множество вещей, которых у нас не знают и которые могут быть нам полезны. Во всяком случае, — они много раз повторяли это — у них не бывает войн и они не хотят воевать с нами.

— А зачем же они прилетели из такой дали, как не для того, чтобы воевать? — спросил Рири.

Правда, в книжках с картинками, когда прилетают люди с других планет, то это для того, чтобы воевать с нами, и мы их каждый раз побеждаем. Но в книжках почти всегда говорится о марсианах, а может быть, эти совсем другие — они ведь не марсиане?

Еще они нам сказали, что у себя на планете они весят меньше, чем на Земле. Поэтому они и казались такими неуклюжими, когда были здесь. Мы не поняли почему, но это, должно быть, правда: у себя дома — и мы это видели — они много занимаются спортом, играют в игры, которые у нас неизвестны. У них там что-то вроде футбола, причем играют двумя мячами — вот здорово! Так как там очень жарко, они почти всегда ходят до пояса голыми, и мы ясно видели, что мускулы у них развиты хорошо.

На рождество мы, конечно, получили подарки, игрушки. Мы, ясное дело, поблагодарили, как будто, остались очень довольны, но в душе-то знали, что все эти новые электрические игры, танки, которые движутся от батарейки карманного фонаря, и в подметки не годятся нашей любимой игрушке, нашему шлему! И я даже надеюсь, что его хозяева еще не так скоро вернутся со своими летающими блюдцами, а то чего доброго они могут отобрать его у нас!

Я говорю «у нас»… Во всем этом есть одно досадное обстоятельство: ведь мы растем! И шлем, который, надо думать, сделан по размеру их головы, — а они, даже взрослые, меньше нас, мальчишек, — стал для нас слишком мал! Никому больше не удавалось натянуть его на голову! Пришлось отдать его младшим братьям, родным и двоюродным, и открыть им нашу тайну, взяв с них слово хранить ее. Они сначала не верили, но потом, когда надели на голову шлем, волей-неволей пришлось поверить! И вот теперь они надевают шлем и пересказывают нам, что они там видят и слышат.

А все-таки это хорошо, что мы растем! Мы гордимся тем, что становимся мужчинами, и даже девочки это замечают, но бывают дни, когда на тебя нападает хандра (иногда как раз из-за девчонки), и тогда хочется отвлечься от всего этого и забыть свои горести, засунув голову в наш чудесный шлем, который умеет рассказывать такие диковинные истории!..

Из всех аттракционов мюзик-холла, опасных как для публики, так и для исполнителей, ни один не внушает мне такого сверхъестественного ужаса, как этот старый номер с «тигром-джентльменом». Для тех, кто его не видел, — ведь молодое поколение не знает, что такое большие мюзик-холлы, процветавшие после первой мировой войны, — я напомню, в чем состоит этот аттракцион. Но я не смогу и даже не буду пытаться передать то состояние панического ужаса и отвращения, в которое меня приводит это зрелище, — словно я погружаюсь в подозрительно грязную и страшно холодную воду. Лучше бы мне не ходить на представления, когда в программу включают этот номер; впрочем, его дают все реже и реже. Но… легко сказать. По причинам, которые я никак не мог выяснить, «тигра-джентльмена» никогда не объявляют заранее, и я не жду его появления. Однако это не совсем так: тайная, едва ощутимая тревога омрачает удовольствие, испытываемое мною в мюзик-холле. Правда, после заключительного аттракциона на сердце у меня становится спокойнее и я вздыхаю с облегчением, но мне слишком хорошо знакомы звуки фанфар и весь церемониал, возвещающий об этом номере, который, повторяю, всегда показывают как бы неожиданно. Как только оркестр начинает играть знакомый вальс, сопровождаемый громом литавр, я уже знаю, что сейчас произойдет; тяжелый груз страха наваливается мне на грудь, и я ощущаю кислый привкус во рту, словно дотронулся языком до электрической батарейки. Мне следовало бы уйти, но я не решаюсь. К тому же никто не двигается с места, никто не разделяет моей тревоги, а я знаю, что зверь уже приближается. И еще мне кажется, что подлокотники моего кресла защищают меня; правда, так ненадежно…