Андрей Дмитрук - Ветви Большого Дома

Наплевательское молчание миллиардов лишний раз заставляло Совет прислушаться к отчаянным призывам "школы распада". Ее сторонники, жившие в своеобразном фаланстере[16] под Киото, утверждали, что человечество перестает быть единым целым. Да и что сегодня может соединить... даже не народ, а десять или двадцать тысяч человек? Раньше люди делали совместную работу, вынужденно сближала и жизнь в городах. Теперь нет разделения труда -- единая техноэнергосфера, подчиненная Великому Помощнику, оставила человеку лишь чистое творчество,-- да и города благополучно скончались, кроме памятных и заповедных... Живя в самом глухом углу вновь одичавшей Земли, можно получить какие угодно сведения, предметы, материалы, энергию. Поскольку нормой является созидание,-- большинство "нетворцов" попросту вымерло от наркомании и других излишеств,-- люди используют свое могущество исключительно в благих целях. Но личность, вырванная из общения, капсулируется: возникает сверхиндивидуализм, нечеловеческая изощренность. Люди -- вселенные; люди, каждый из которых думает и говорит на языке, понятном ему одному, и становится, по сути, отдельным биовидом... Ни один аскет-отшельник или индийский садху не были столь отделены от мира, как наш современник, сидящий, допустим, во льдах Гренландии и ставящий там какие-нибудь опыты с расходом триллионов киловатт. Ну разве что выберется в свой любимый ресторанчик на берегу Сены, исторический заповедник Париж, съест там порцию устриц и луковый суп, поболтает с парой-тройкой таких же затосковавших творцов-одиночек (если поймут друг друга), послушает пение видеофантома Мориса Шевалье, завершит обед крепчайшим кофе -- разумеется, уже в одной из кофеен Стамбула-Константинополя -- и скорее домой, скручивать штопором бытие... Коллективы (кроме временных, ученических) сохраняются только в десантных лагерях да на орбитальных станциях периферии Кругов. Вместе держатся театральные и цирковые труппы, оркестры, некоторые школы художников -- но это капли в море. Есть попытки сознательно противостоять распаду: профессиональные цехи и корпорации, клубы, движения (вроде "естественников" или "Второго Ренессанса"), родоплеменные поселки, Большие Дома... Однако их вес в масштабах Кругов Обитания невелик, а грядущее -смутно.

...-- Они уже хотя бы выбрали, где поселиться? -- спросил Нгале.

Петра все больше раздражало, что коллеги по комиссии пытаются спрятаться за его спину. Бессознательно, но пытаются. Вон какие световые ручьи текут от его нимба к чужим! Сдержавшись, он сказал:

-- Выбрали, понятное дело. Для этого гоняли два разведывательных корабля. Координаты у меня записаны: планетка прелесть, просто рай, вроде Аурентины.

-- А теперь, значит, заказали ковчег,-- не без одобрения кивнул Нгале.

-- И ничего мы не сможем с этим поделать! -- повысил голос Роже.-Ни-че-го! Надо воскресить вымершего зверя, называемого "общественным мнением"-- а как мы этого добьемся? Как раскачаем этих чертовых эгоцент-риков?..

Снова Петр взглянул в окно. Скала над крошечным, в два этажа, под плоской крышей монастырем, ржаво-коричневая, иссеченная трещинами, казалась особенно плотной, резко-вещественной на фоне сизых потусторонних хребтов. Фиолетовой каймой были очерчены миллионнолетние снега. За голыми корявыми соснами ближнего отрога над вишневым морем заката медузами плыли три белых призрачных пика.

Нет, знали ламы, где поселиться, и мы правы, поставив тут дом для собраний комиссии Совета. Хорошо, остро думается на земле Авалокитешвары[17] ... И раздражение куда-то уплывает, рассеивается, как отблески снежных медуз при наступлении ночи. Выбрали меня в качестве громоотвода -- ладно, пусть так и будет, значит, такова моя роль.

-- Есть идея,-- сказал Петр.

5. К радости Николь, поездка от речного порта не разбудила Сусанну: девчушка все так же спокойно спала в своем мешке, притороченном за спиной матери.

Николь огляделась. Конь ее стоял на вершине странного, правильно закругленного холма. Холм был покрыт мягкой, не знавшей покоса травой и сидел, будто нарочно насыпанный, среди пологого склона лесистой горы. Гряда, синевшая в предвечернем мареве, подковой охватывала зеленую равнину, где нарезанные квадратами поля сменялись кудрявой шкурой леса и блестели пруды.

Если верить Помощнику, Николь была в пределах владений общины. Оставалось лишь найти хозяек. Заметив далеко внизу движущийся по лугу табун и понадеявшись, что при нем должны быть пастухи, она осторожно тронула Баярда шагом. Направляясь к утоптанному спуску, Николь задержала копя перед зеленым валом: бог знает кем и когда насыпанный, сытой змеей лежал он вокруг холма, и росли на нем особенные махровые гвоздики.

Пришлось дать Баярду шенкеля. Конь с храпом рванулся через насыпь, но вскоре копыта увязли в русле ручья, испуганный Баярд пошел боком, и захныкала проснувшаяся Сусанна.

-- Куда торопишься, малышка? -- позвал за спиной слишком хорошо знакомый, вяловато-небрежный голос. Когда-то ей очень нравился голос Карла-Хендрика: в нем чудилась сдержанная сила, от этой мужественной хрипотцы просыпалось желание. Позднее она поняла, что Карл-Хендрик кокетничает, позирует... всю жизнь он, мелочный и ленивый человек, носит маску этакого расслабленного супермена. К сожалению, машина, не умеющая ошибаться, определила, что именно он -- отец Сусанны...

Да, ее первый сомуж стоял выше по косогору, у опушки дубовой рощи; и Золтан, конечно, вместе с ним, они здорово сдружились за последнее время, Карл-Хендрик совсем подмял горячего, наивного Золтана, развратил его своим цинизмом... а поначалу Николь казалось, что прелесть этой пары именно и состоит в противоположности. Пылкий, юношески-порывистый Золтан и мудрый, уравновешенный Карл-Хендрик.

Оба неторопливо спускались к ней по траве, залитой желтым и белым цветом. Николь обругала себя идиоткой: ведь могла же запретить Великому Помощнику сообщать кому-либо ее маршрут! Эх, не привыкли мы секретничать... Карл-Хендрик согнул перед грудью левую руку и как бы невзначай положил на нее толстый ствол парализатора. Он -- конструктор оружия для межзвездных экспедиций! Какая древняя и мрачная профессия -- оружейник... Наверное, она кладет печать на личность.

...Парализаторы не вредят живому, они лишь на несколько минут или часов погружают его в каменное оцепенение. Настоящее орудие убийства Великий Помощник не дал бы и поднять. А тут -- дело безнадежное. Я попрошу Помощника защитить меня от парализующего луча, они (двое!) попросят не защищать, их совокупный импульс перевесит, Помощник умоет руки... э, ведь можно поступить хитрее: для виду сдаться, позволить увезти себя домой -- а там включиться в информсеть и быстренько созвать референдум. Хотя бы региональный. Или еще проще -- обратиться к суду корпорации оружейников... Нет. Противно. Унизительно. Прятаться за спину Помощника, в домашнюю ссору вмешивать суды и референдумы -- фу!..