Федор Березин - Пепел

За этот долгий день Хадас так вымотался, что, найдя подходящую скальную нишу, несколько удаленную от берега, присел отдохнуть. После нападения мантихоров никто более не проявлял к нему интереса, а его собственное любопытство угасло с усталостью и под действием безысходности будущего. Когда-то он часто думал о смерти, с его работой это было неминуемо, но со временем ощущение притупилось, и рутина перемолола философию. Однако теперь, сидя в холодном каменном выступе, он в который раз подумал о будущем. Тогда, в далеком по счету миновавших событий прошлом, он хотел умереть в бою, ощущая под собой мощную, стремительную, послушную машину. Похоже, судьба пошла ему навстречу: там, наверху, его ждал летательный аппарат с остатками горючего. Засыпая, он решил немного передохнуть, а затем отправиться в последний полет. Во сне холодный ветер дул ему в затылок, но Хадас все равно улыбался.

Из нездоровой дремы его вывел пронзительный свист. Это было так дико среди окружающего царства мертвых, что Хадаса бросило в пот. Он вскинул голову вверх и разглядел в окружающем полумраке только отсветы какого-то сияния. Свист нарастал. Это было так же невероятно, как второе пришествие. Хадас схватил фонарь и рванулся вверх по склону.

Лезть вверх было гораздо удобнее, чем спускаться, к тому же теперь он ощущал цель. Когда он перевалил через верх террасы, он был весь в поту. Но расслабляться было некогда – нужно было успеть пронаблюдать. С северной стороны уже совсем близко к краю горизонта полыхала вертикально опрокинутая фиолетовая свеча. Хадас схватился за карманы: где-то там, в складках одежды, имелся плоский фото-логико-умножительный бинокль. Дрожа от возбуждения, он поднес прибор к глазам. Чертов шлем-маска мешался, и он, не глядя, отбросил его в сторону. Никак, никак он не мог навестись на эту маленькую цель. Затем он увидел… Четкости не было, руки тряслись, и изображение прыгало, размазываясь в линию. Он напряг глаза до слез и так и не понял, разглядел ли или принял надежду за действительность. Там, вдалеке, километрах в пятнадцати, садился воздушно-космический истребитель. Сказать честно, так садиться мог только полоумный, это был самый неэкономичный путь, совершенно не учитывающий аэродинамические формы машины. Однако не это было важно: насколько он знал, такие штуковины в затянувшемся конфликте имела только одна сторона. Когда корабль пропал из виду, сердце у Хадаса чуть не выпрыгнуло наружу, однако он сдержал порыв и, не сходя с места, аккуратно отметил на скале направление. Затем он, спеша, забрался в кабину своего пострадавшего лайнера. Он не чувствовал в воздухе запаха топлива или окислителя, это свидетельствовало о самозатянувшихся пробоинах в системе снабжения горючим, и поэтому надеялся, что судьба улыбнулась ему не в шутку.

К великому счастью землян, кассетных атомных бомб у Самму Аргедаса было немного, очень сложны они были в изготовлении. Несколько из них не дошли до цели, другие рассыпались заранее еще в полете, создавая впереди идущего роя эдакую завесу: лишь одной из них посчастливилось состыковаться со спутником, а остальные ушли по касательной и теперь представляли собой метеорный рой нового типа. Их судьба теперь – вечно носиться по орбитам, а космическое излучение и время обязаны были производить над ними эксперимент по превращению активного элемента в радиоактивный шлак: на полную утилизацию нужны были тысячелетия, но уже через считанные годы, за счет недобора критической массы, бомбы-малютки должны окончательно превратиться в простой метеоритный поток искусственного происхождения. А до этого горе космическому кораблю, который встретит на пути этот рой и соприкоснется с этими двухкилограммовыми гирями.

Учитывая внезапность нападения и его мощь, земляне в целом отделались относительно легко. Погибло больше ста пятидесяти людей на базе, было окончательно потеряно свыше двух десятков космических истребителей с пилотами, разгерметизировался и вышел из строя целый уровень Северного крыла, а в Южном люди, отрезанные обвалом, ждали помощи, еще несколько ничего не значащих сооружений на поверхности Маары перестали существовать, многие места наверху требовали восстановительной работы. Однако самым опасным было следующее: смерть прокосила ряды землян избирательно, действуя по принципу профессиональной принадлежности, база потеряла практически всех пилотов навсегда, а многие из вернувшихся нуждались в лечении, но не менее страшным был сильный перерасход долго накапливаемых боеприпасов, а главное, почти полная непригодность околопланетного космического щита. Последние годы все относились к нему с пренебрежением, как к затратной области, но теперь, казалось бы, добитая планета показала свои зубы, и неизвестно, что еще она имела в резерве. Нужно было срочно перераспределить оставшиеся силы рационально на случай сюрпризов. Опасным было и истощение запасов жидкого топлива на израсходовавших его спутниковых лазерах, пополнить его было попросту нечем. Почти все принявшие участие в бою системы нуждались в технологическом обслуживании, а стольких ремонтников людей и роботов попросту не было. Словом, работы у землян было выше крыши. Но главное было не в этом, а в выигранном сражении.

То, что должно было принести ему спасение, само нуждалось в помощи. Можно было кусать локти, но оказалось предельно нужным напрячь мозги и вспоминать врачебные навыки. Теоретически он всегда понимал, что умение оказывать первую помощь необходимо, но как-то все оказывалось не до того. Да и вряд ли это могло пригодиться: летали они в одиночку, при аварии истребителя смерть была гораздо более вероятным делом, чем ранение, а в случае серьезного повреждения организма все равно требовалась внешняя помощь. Однако знал он многое, он был боевым офицером, а не каким-нибудь штабистом. Сейчас некоторые его познания оказались даже не к месту. Например, он знал четко, что человек с раскроенным черепом без срочного вмешательства медицины не выживет. А человек был ему хорошо знаком, это был капитан-инженер Бурру Гюйгенц из подразделения «Эрри». Давным-давно этот парень закончил две академии, одну летную, а вторую техническую. Он так любил летать и пускать ракеты, что несколько раз упускал случаи продвинуться вверх на теплое непыльное местечко. Теперь его умная голова представляла собой страшное зрелище.

Хадас обработал ему рану, перевязал и ввел обезболивающее. Он боялся его перемещать на новое место и поэтому аккуратнейшим образом подложил под тело набор разнообразных мягких предметов. Что еще он мог сделать? Он не был нейрохирургом и даже не имел под рукой нужного инструмента. Раненый был в беспамятстве. Хадас сидел над ним еще с полчаса, перебирая лекарства из аптечки и просматривая инструкции. Затем он занялся осмотром боевой машины, тем более что никакие работающие электрические узлы он не выключал. Двигатели, видимо, вырубились, следуя какой-то программе, однако они наверняка работали некоторое время после посадки: окружающая почва была очищена от мелких камней, мусора и пыли и даже несколько запеклась.