Вольдемар Бааль - Источник забвения

В домике было душно. Повсюду — на скамьях вдоль стен, на полу, — сидели люди, преимущественно немолодые женщины, старушки и деды сельского обличья. Возле окошечка с надписью «Касса» теснился народ. Из невидимого динамика то и дело раздавался оглушительный женский голос, оповещающий об очередном рейсе.

На Визина смотрели; он был нездешним, и эта нездешность в маленьком помещении бросалась в глаза, она была неминуемой приманкой. Он старался не замечать взглядов — от них было неприятно — и все внимание сосредоточил на карте-схеме с автобусными маршрутами. Коричневые лучи, ломаясь, разбегались во все стороны от большого красного кружка, изображавшего Долгий Лог. Один из лучей отстреливал прямо на север и упирался в кружочек с названием «Рощи». Над головами людей у кассы висел щит с расписанием: до Рощей ходило два автобуса — в 6:45 и 14:20. Визин спросил у сидевшей на мешке женщины, сколько туда километров, — она не знала. Не знала и другая женщина, и старик, и шнырявший рядом мальчишка.

Визин вышел. Только что подали автобус, и на скамейке в тени освободилось место. Он сел. Делать было нечего.

Он просидел минут сорок. И справа, и слева слышалось о недавнем стихийном бедствии… «Картошку — как катком… Дорогу завалило бревнищами… А у нас электричество уже на другой день наладили… А наш председатель приказал бросить радио налаживать и — всем на покос: без радио, говорит, проживем, а без сена — каюк… В Прутове семью в собственном доме придушило…» Старухи, передавая друг дружке подробности, крестились машинально — «Господи Исусе, спаси и помилуй…»

Визин как бы искоса, нехотя поглядывал на это жизнетечение, однако чувствовал, что его понемногу засасывает, и у него не было энергии сопротивляться: струйки, пылинки, комочки местного бытия внедрялись в него спокойно и неназойливо; он не заботился о том, сколько и чего осядет, он понимал: все равно таким, каким он сюда прибыл, он уже не останется. По временам, правда, все в нем вдруг сжималось, как будто рядом была опасность, а он по легкомыслию забыл об осторожности, но то лишь были мгновенные вспышки — в следующую секунду уже становилось очевидным, что все идет, как и должно идти, и по-иному не может; запущен пребывавший до определенных пор в бездействии какой-то мудреный механизм, и его уже не остановить, а управлять им приходится только еще учиться.

Рядом с ним опустился юноша на костылях; левая нога его была в гипсе; он спросил, который час.

— Половина одиннадцатого, — ответил Визин.

— Ого! Час еще до автобуса. — Юноша засмеялся. — Знаете, как будет стекло во множественном числе?

— Стекла.

— Нет. Будет — вдребезги. — Юноша засмеялся громче. — Это-то и случилось с моими часами. И с ногой.

— Несчастный случай? — догадавшись, что от него ждут такого вопроса, спросил Визин.

— Как сказать! — Юноша задумался только для вида. — Правильно, наверно, будет: жертва творчества. Мы сделали воздушный шар. И все, вроде бы, шло ничего. И поднялись хорошо. А тут этот ураган. И сразу, в один миг…

— Зачем? — спросил Визин.

— Что зачем?

— Шар.

— Как зачем? Летать!

Визин посмотрел на него с подозрением. И юноша сразу потускнел, интерес его к бородатому незнакомцу убывал на глазах. Визин увидел в стороне двух мальчишек, с откровенным восхищением разглядывающих его увечного собеседника.

— Вы хотели начать с нуля? — спросил он.

— С себя, — буркнул юноша.

— Есть самолет.

— Есть идея бесшумного полета.

— Жук и тот гудит.

— Птица не гудит. И бабочка не гудит.

— Резонно, — сказал Визин. — Что ж вас так рано из больницы выпустили?

— Загипсовали и — о'кей! А валяться я и дома могу.

— Тоже верно. Не знаете, случайно, Екатерину Кравцову?

— Артистка?

— В своем роде. Но неважно. Сколько километров до Рощей?

— Девяносто семь. Вы — в Рощи?

— Да.

— Знаю Рощи. У вас там родные?

— Нет, Можно сказать, путешествую. — И увидев ожившее лицо юноши, Визин добавил: — Я специалист по флоре.

Юноша теперь смотрел с любопытством.

— А от Рощей до Макарова сколько?

— Тридцать километров.

— Автобусы тоже ходят?

— Нет. Там проселок.

— Ясно, — сказал Визин.

— И мне тоже ясно. — Юноша улыбнулся.

— Что вам ясно?

— Сонная Марь, да?

— Какая Марь?! — Визин соорудил удивленные глаза.

— Ладно, чего уж… — Юноша подмигнул. — Понятно, какой специалист по флоре…

В это время донесся рык репродуктора, подошло сразу три автобуса, из дверей автостанции повалил народ, скамейки мигом опустели. Визин кивнул юноше, поднялся и пошел в пустой теперь зал. «Или они тут все ясновидящие, — подумал он, — или этот Андромедов растрезвонил…»

Окошечко кассы было закрыто. Визин постучал, дверца скрипнула, образовалась щель.

— Перерыв на обед! — раздался низкий сильный голос.

Этот голос насторожил Визина, а через мгновение он уже знал, почему насторожил, и когда он попытался шире открыть дверцу и, чувствуя, что ее упорно придерживают, нажал, он уже знал, кого увидит в кассе.

И он увидел. За столом, заваленным бумажками, картонками, талонами, с допотопным кассовым аппаратом посредине, сидела молодая, каштановолосая, зеленоглазая женщина в зеленом рабочем халате. Она недовольно смотрела на Визина.

— Вы что?!

Это была Лина и не Лина. Та, которую он встретил в институтском коридоре, а затем в аэропорту, была как будто несколько моложе; вообще же и те, две первые, не были адекватны: институтская помнилась более крупной, более смуглой, с загадочным и в то же время каким-то жалеющим выражением лица; аэропортовская же казалась тоньше, ниже ростом, отчужденней и холодней, и голос ее был холодней, чем тот, первый, «телефонный». И все-таки сходство было разительным, хотя Визин уже предчувствовал, что и теперь ему скажут «обознался».

— Что? — повторила она.

Он продолжал молчать; он пока ничего не мог ответить. И только, когда она в третий раз произнесла свой вопрос — «Ну что?» — уже не так сурово, не так резко, а всего лишь с мягкой досадой, озадаченная, по всей вероятности, его загипнотизированным видом, он сумел пролепетать:

— Здравствуйте.

— Здравствуйте! — ответила она, и уголки ее полных, покрытых легким темным пушком губ дрогнули — то было предтечей усмешки, веселой и извиняющей.

— Простите, видимо, я обознался, — сказал он.

— Видимо, — уже откровенно улыбнулась она.

— Неужели где-нибудь еще есть такая красавица, как ты? — Это спросила другая женщина, из глубины кассы; Визин не видел ее.

— Наверно, есть! — Кассирша засмеялась. — Если товарищ ученый так засмотрелся.

— На тебя, как в песне поется, засмотреться не диво, — заметила другая женщина. — Только что прибыла, а засмотревшихся уже целый взвод.