Вольдемар Бааль - Источник забвения

— Моя область — химия, газы. Это далеко от ваших хлопот.

— Конечно, на первый взгляд тут много фантастического, даже, может быть, невежественного, я с вами согласен. Когда конкретные глубокие знания…

Чтобы не дать Андромедову рассыпаться в новой тираде, Визин быстро спросил:

— Откуда вам известно про повышенный гемоглобин местных, про устойчивость к эпидемиям и особую витальность?

— Да это каждому тут известно. Суммировали наблюдения медиков, другие данные, потом в Доме культуры был доклад, потом даже областная газета писала.

— И объясняли влиянием Сонной Мари?

— Конечно, нет — это моя, личная идея. Они объясняли и объясняют хорошими природными условиями, здоровым климатом. Богатые леса, боры, чистый воздух, малый процент смога, незагрязненные водоемы… Можно было бы, конечно, без обиняков принять такое объяснение. Но ведь и в других, даже очень далеких отсюда районах — чистый воздух и незагрязненные водоемы, а лесов так и побольше.

«И на этом детском бреде, на этом винегрете из кликушеского, темного невежества, завиральности и безграмотного, досужего фантазирования ты собираешься строить свое Новое Здание?» Визин тяжело вздохнул; ему было горько и стыдно, он чувствовал унижение, беспомощность и безоружность, и снова потянуло ехидствовать, и совсем не для того, чтобы отомстить Коле, выместить на нем досаду и оскорбленность, а единственно — из самозащиты и самооправдания.

— А как с памятью у местных? Она тоже лучше, чем у соседей?

— Не знаю, — серьезно ответил Андромедов. — Склеротиков я тут не встречал. И амнезиков.

— Хороший гемоглобин, хорошая память… Хорошая память, Коля, не всегда благо.

— Но ведь, может быть, Герман Петрович, особая витальность как раз от того, что забывается плохое, гнетущее? Разве не может такого быть?

— Да! — мысленно призывая себя к спокойствию, проговорил Визин. — Да и да. Очень хорошо все… Только вот не совсем понятно, как такие ваши штучки согласуются с заготовкой кормов, агитбригадами да и со всем, что ваш редактор называет задачами районной газеты… Одно я знаю, пожалуй, точно: вам еще не раз будет перепадать. И выговоры, и прочее…

— Ну это, знаете… Василий Лукич в общем-то добрый человек. Но он не всегда… Вот я раз об одной бабке написал — большая специалистка по лечебным травам, чудеса творит. Так шеф не пропустил — еще недавно, дескать, таких бабок за знахарство и шарлатанство ругали. А о ней потом в областной газете написали. Еще бы! — такой богатейший опыт, потомственные знания. Какое ж тут шарлатанство?.. Словом, Василий Лукич не всегда гибок, что ли… Он расстроился тогда.

— Я, во всяком случае, понимаю вашего шефа.

— Но почему не надо было писать, например, про Лестера? Ну, про того, который погоду предсказывает, я вам уже говорил, вы еще посмеялись, что у него, мол, кости к непогоде ломит. А он как предсказывает? По паукам. Арахнолог он. Да. У него есть комната, специально для пауков — он их там разводит. Сотни видов! Стоило бы посмотреть…

Визина передернуло.

— Вы тоже боитесь?.. Некоторые боятся, или отвращение испытывают. Но это, я думаю, одни предрассудки… Так вот Лестер все знает про них — так их изучил, что может по их поведению и всяким другим признакам предсказать погоду. И не только погоду! Сам Лестер, Иван Андреевич, старый уже, еле ходит, до пенсии зоотехником работал, но пауков своих бережет. Это, скажу я вам, клад! К нему председатели ездят, спрашивают, когда что сеять, какие виды на урожай, какая будет погода. Вот! Синоптикам не верят, а Лестеру верят… Почему об этом не писать?.. Или про те же валуны — тоже не пропустил!

— Что еще за валуны?

— По-моему, Герман Петрович, это тоже явнон. Такой они необычной формы, симметрия и так далее — и большие, и малые. Шестнадцать штук. И — друг возле друга по дуге.

— Тут, разумеется, не без инов, да?

— Может быть, и не без них. — Андромедов покачал головой, повертел пивную кружку. — Вот мы живем, сами видите, на отшибе истории, если так можно выразиться, в стороне от больших магистралей. И — ну почему не пофантазировать? Что тут такого-то? И занятно, и людям интересно читать. Тем более, что — честное слово — я ничего не выдумываю… Про валуны все-таки прошло: Василий Лукич в отпуске был, а его зам газету подписывал, а тот покладистее. Но вышли одни неприятности. Пересуды какие-то, споры, звонки, письма… А потом — выговор… Есть люди, которым совсем не хочется вокруг себя посмотреть… Ну ладно — ины ни при чем, никаких инов. Допустим. Но может, история при чем, а, Герман Петрович?

— Что ж, история — это уже существенно.

— Вот именно! Валуны эти, может, с каким-нибудь нашествием связаны. Может, со времен крестоносцев тут лежат.

— Каких крестоносцев, Коля! — Визин терял терпение. — Может быть, японских, а? До японцев отсюда, вроде, ближе!

— Ну, значит, японских. Или шумерских. — Андромедов не был нимало смущен.

Отвалившись на спинку стула, Визин зажмурился. Ему представилось, что нелепый этот разговор слышит кто-нибудь из его бывших сотрудников. Что бы они подумали, что решили? Не иначе, они решили бы, что он, бывший завлабораторией, доктор наук, профессор, воитель против паранаук, рехнулся или досрочно впал в детство. Но смеху было бы, смеху… Однако, как противоядие, тут же припомнилась Лина, история в самолете, отключенный телефон… А что, если этот странный, перекрученный, умышленный человек, сидящий перед ним, — одно из звеньев этой фантастической цепи?.. Невозможно ведь, никак невозможно так причудливо и неистово забавляться.

— Вы, Коля, явно решили меня доконать…

— Извините, Герман Петрович, я разболтался, правда, мелю вам… Откровенно говоря, меня иногда заносит — что верно, то верно. Особенно, когда радость, возбуждение…

— Я есть хочу, — несчастно проговорил Визин. — Надоело ваше пиво…

Они ели жареную рыбу с рисом, затем Андромедов принес еще и яичницу. На улице стало совсем мрачно, туча затянула все небо; дул сильный ровный ветер; дождя все не было, только изредка крупные капли тяжело шлепались об окно, оставляя большие разлапистые пятна, которые сразу высушивались ветром.

«Нужно найти с ним стиль поведения, — сосредоточенно размышлял Визин. Пусть болтает, черт с ним. Если что-то покажется стоящим — отметить про себя, и все. А так — пусть. Собака лает — ветер носит…»

— Поскольку, уважаемый Киля, меня сюда занесло, и поскольку со времен Шлимана допустимо и даже модно проверять легенды на момент достоверности, так сказать…

Дело было так.

Поехал он прошлым летом в Рощи. По редакционным делам, разумеется. И совсем случайно услышал эти слова — «Сонная Марь». И, как говорится, потерял покой. И от самого такого странного словесного сочетания, от звучания, и от рассказов про Марь — одним словом, от разыгравшегося воображения. А единственный выход вновь обрести покой — до всего докопаться. И он стал докапываться, и вот что выяснилось.