Геннадий Прашкевич - Анграв-VI

– Убийство всегда убийство.

– Но почему убийство? – Вулич даже наклонился ко мне. – Этот Разум чем-то обеспокоен, он ищет. Как бы мучительно ни умирал человек при проводимых им экспериментах, не следует обольщаться и обвинять чужой Разум в жестокости. Он просто не мы.

– Всему есть предел.

– Что за черт! – Вулич возмутился. – О каких пределах вы говорите? Очнитесь! Откройте глаза! Почему дело всегда в сотнях, а не в единицах?

Вулич загорелся.

Он напирал на меня, он требовал понимания.

Что-то и впрямь начинало брезжить в моем мозгу. Некая догадка, тень догадки. Эти сотни жертв, а потом вдруг Уиллер. И снова сотни жертв, а потом вдруг Оргелл. В этой странной цепочке впрямь наблюдалась некая закономерность. Может, Вулич прав? Может, главное действительно не в тех сотнях, которые погибли, а именно и только в тех двоих, которые выжили? Почему, в самом деле, они остались в живых, побывав в Воронке?

Я забыл о Вуличе.

Переключив инфор на свой канал, я спросил диспетчера:

– Пришли записи с Земли?

– Да.

Экран вспыхнул.

Каменная ограда.

Бедный и тесный двор.

Длинные деревянные ящики с цветами.

Вдали чудовищная панорама лиловых гор с посеребренными Солнцем снежными вершинами. Огнистые капли медленно сползали с длинной сосульки, взрывались радугами, падали в снег. Старый человек в теплой куртке удобно устроился на скамеечке посреди двора.

Он улыбался.

Он смотрел прямо на меня.

Он ничем не напоминал желчного старикашку с колючим сердитым взглядом, его круглые щечки румянились.

Уиллер?

Я потрясенно покачал головой.

Запись, предоставленная мне, была сделана всего два месяца назад где-то в Гималаях.

– Уиллер, – Вулич тоже узнал старика. – Я догадывался… Вы сделали мне подарок… Ему сейчас, наверное…

– Да, ему сейчас под двести лет, не меньше. Живая история планеты Несс. Неужели и Оргеллу уготовано что-то подобное?

– Уверен, не только ему…

– О ком вы?

Вулич удовлетворенно улыбнулся:

– Ну! Вы же пришли к верным выводам, инспектор.

И подбодрил меня:

– Будьте же мужчиной. Конечно, я говорю о Бетт Юрген.

В дверь постучали.

– Войдите.

Это был Лин.

Увидев Вулича, он не убрал улыбку стойких губ, просто она стала чуть менее добродушной.

Вулич поднялся:

– Мне пора. Надеюсь, мы еще увидимся…

Я кивнул, отпуская Вулича.

Лин откровенно обрадовался.

– Есть новости, Отти, – сообщил он, проводив взглядом художника. – Этот старик на Земле жив. Ты видел? Он жив! Я об Уиллере. Там создана специальная комиссия, я посоветовал включить в комиссию вас. Это дело для крепкого ума. Я сразу увидел, что вы станете настоящим инспектором, Отти. Верный глаз, способность к глубокому анализу. Когда-нибудь, помяните мое слово, вы возглавите все Управление! «Церера» подойдет через три дня, Отти. Жаль, что нам приходится расставаться. Я привык к вам.

Он говорил.

Он улыбался.

Он строил невероятные планы.

Пора закидать камнями голову Лернейской гидры, говорил он. Пусть мерзкая Воронка крутится в тишине, во тьме, в одиночестве. Пусть она крутится, пока мы тут не поумнеем. А когда поумнеем, снова обратимся к ней. Пока же все надежды на комиссию и на ученых Земли, правда, Отти? Ведь можно как-то восстановить утерянную память? Уиллер и Оргелл! – о таком материале можно только мечтать. А к Воронке мы оставим пару секретных проходов. Вдруг они нам понадобятся, правда? Ты здорово нам помог, Отти, теперь мы усмирим Воронку! Теперь мы прищучим сразу и Лернейскую гидру и Минотавра! Иначе и быть не может. Будь что-то иначе, это означало бы, что ничто на свете не окупается – ни страдания, ни бесчисленные жертвы, ни подвиги. А ведь окупается! Должно окупаться, правда, Отти? В конце концов, преодолев десятки световых лет, мы встречаемся не только для того, чтобы выпить по чашке кофе.

– Ну, почему же, Лин? И для этого тоже.

Лин прищурился:

– Как тебя понять, Отти?

– Вы слишком откровенно выталкиваете меня с Несс.

– Разве вам не пора возвращаться?

Ну да, подумал я с раздражением.

На Европе меня тоже старались как можно скорее спровадить на Землю.

Сотрудники станции, видите ли, всячески ручались за гляциолога Бента С. Они, видите ли, работали с ним, они жили с ним. Они, видите ли, так давно жили с ним, что знают о нем все. Они, видите ли, не хотят из-за какого-то заезжего инспектора расставаться с человеком, к которому давно привыкли. Да и где им найти замену такому талантливому сотруднику? Ну да, Уве Хорст погиб, но это несчастный случай. Почему им надо терять еще и Бента С? Разве Земля пришлет им замену? После гибели Уве Хорста на Европе осталось всего тридцать шесть человек. Зачем снимать с планеты Бента С? Он нужный человек. Если даже он ошибся, он не совершит такой трагической ошибки во второй раз. Его опыт сейчас особенно важен на ледяной Европе. Вот инспектор, это, конечно, другое дело… Вот инспектору давно пора на Землю… Ведь всем известно, что там, где находится инспектор Управления, всегда происходят неприятности… Почему-то никому в голову не приходит, что афоризм вывернут наизнанку… Они все там, на Европе, больше верили Бенту С, чем мне… Правда, они не знали, что гляциолог почти три минуты разговаривал со своим напарником Уве Хорстом.

Почти три минуты!

Бент С. сказал мне наедине: «У вас каменное лицо, инспектор. Но вы ведь не снимете меня с Европы? Я вовсе не трус, я никого не предал. Просто все произошло слишком неожиданно».

«Неожиданное всегда происходит неожиданно».

Бент С. промолчал.

И тогда, наконец, я выложил свой главный аргумент: «Скажите честно, Бент. Честно, и только мне. Где вы потеряли три минуты?»

Он побледнел.

Мы сидели с ним в пустом переходе Базы.

Было холодно, зато не было людей.

«Я просчитал каждый ваш шаг, Бент. Я трижды выезжал с вами на место трагедии, и несколько раз я побывал там сам. Думаю, что вам нелегко было в следственном эксперименте вновь и вновь толкать перед собой тележку Хансена, зная, что Уве Хорста больше нет, что его не вернешь никакими следственными экспериментами. Я сразу заметил, что вы инстинктивно замедляли шаг. Вы медлили, Бент. Вы старались уложиться в какое-то только вам известное время. Но я вычислил это время, Бент. Во всех трех следственных экспериментах вы старались потерять почти три минуты. Целых три минуты. Это немало. При некоторых обстоятельствах это целая вечность.»

«Я мог поскользнуться… Упасть… Я не помню…»

«Вы не падали, Бент».

Он с мучительным выражением на лице уставился на меня:

«Кажется, я, правда, не падал…»

«Вот именно, Бент, не падали. Расскажите мне все, и я оставлю вас на Европе. В принципе это служебный проступок, но я готов оставить вас на Европе, если вы докажете мне, что способны говорить правду. Вы ведь хотите остаться на Европе, Бент?»