Геннадий Прашкевич - Пес Господень

– Он упал с коня. Мы нашли его лежащим на пыльной дороге. Наверное, он скакал со стороны Барре. Говорят, в Барре пришли солдаты. Говорят, там много солдат.

– Идите.

Крестьяне ушли.

Ганелон с болью наклонился над братом Одо.

Почувствовав его взгляд, брат Одо медленно растворил глаза.

Даже это потребовало от него немалых усилий. Но странно, зеленые, круглые, близко посаженные к переносице глаза брата Одо были полны не только страдания, они были полны торжества.

Истинного торжества!

Еще никогда брат Одо не походил так сильно на Христа с барельефа, украшающего наружную заднюю стену Дома бессребреников. Даже брови, взметенные вверх страданием, округлились.

– Потерпи, брат Одо, – ласково сказал Ганелон, разрывая пропитанную кровью рубашку. – Ты сильно разбился.

И быстро сказал, экономя силы брата Одо:

– Молчи, молчи… Теперь я вижу сам… Ты вовсе не разбился… Я вижу, это обломок стрелы… Ты ранен… Кто стрелял в тебя?…

Он не решался притронуться к торчавшему под левым плечом брата Одо обломку стрелы.

– Это еретики… В меня стреляли еретики… Я сам обломал древко… – брат Одо торжествующе улыбнулся. Его горячечное дыхание опалило Ганелона. – Еретики убили отца Валезия… Они подняли руку на папского легата…

– Убили отца Валезия?

– Отец Валезий всегда говорил, что дело Христа не преуспеет в стране, пока один из нас не пострадает за веру… Теперь святой отец Доминик может торжествовать… – брат Одо опять попытался улыбнуться, но на этот раз улыбка не получилась. – Теперь у праведников и подвижников развязаны руки… Великий понтифик отдаст земли еретиков всем отличившимся… Праведники и подвижники уже в деле… Гнезда проклятых еретиков горят по всему Лангедоку…

– Горят? – Ганелон близко наклонился, потому что голос брата Одо прямо на глазах слабел. – Конники мессира де Монфора уже в Барре?

– И конники, и сердженты… – шепнул брат Одо. – И конники, и пешие воины… А с ними папский легат Амальрик… Он неистов в вере… Он просит никого не щадить, даже раскаявшихся… Если они лгут, сказал легат, повешение явится наказанием за обман, если говорят правду, казнь искупит их прежние грехи… Господь милостив… Замок Процинта тоже горит… Говорят, одноглазого еретика барона Теодульфа убило горящим бревном, сорвавшимся с крыши… Людей барона Теодульфа выводят из замка босыми, накинув каждому петлю на шею… Пусть этот замок станет в будущем оплотом веры…

– Аминь, – Ганелон перекрестился.

Брат Одо долго и странно смотрел на него. Рябое лицо брата Одо явственно посерело. И все же это еще не был признак смерти, скорее это был признак ее приближения.

– Ты торопился увидеть меня, брат Одо?

– Да, брат Ганелон… Ты всегда беспокоился обо мне…

– Мы братья.

Брат Одо благодарно сомкнул веки.

– Ты торопился ко мне, в Дом бессребреников? – спросил Ганелон.

На мгновение глаза брата Одо вспыхнули.

На мгновение в его зеленых, уже затуманенных приближением смерти глазах вспыхнуло прежнее неистовство. То самое, с каким он всегда упорно выискивал гнезда ереси, то, с каким он всегда неистово стравливал друг с другом врагов Святой римской церкви, то, с каким он всегда служил блаженному отцу Доминику, истинному ревнителю веры.

Но силы его кончались.

– Ты потерпишь? – спросил Ганелон. – Рана кровоточит, я попробую остановить кровь.

– Не надо… – одними губами выговорил брат Одо. – Ты должен спешить… Возьми мою лошадь… Тебе следует быть в Барре…

– Но ты сказал, там паломники.

– Это так…

– Тогда почему пусты дороги? Почему из окна не видно бегущих? Почему еретики не бегут из Барре?

– Вокруг Барре выставлены заставы… Не один еретик не должен уйти от божьей кары… Папский легат Амальрик призвал: убейте всех!.. Никто не должен выйти за стены города… Папский легат Амальрик сказал: убейте всех, Господь узнает своих…

– Зачем мне следует быть в Барре?

– Забери монаха Викентия… Если потребуется, забери силой… Спрячь монаха в Доме бессребреников… У нас есть тайные подвалы, ты знаешь… Если потребуется, посади монаха в таком подвале на железную цепь, пусть он продолжит работу над «Великим зерцалом»… Труд Викентия – это тоже часть Дела… Викентия не должны убить…

И шепнул:

– Пусть сидит на цепи… Он должен смириться…

– А если он не захочет смириться?

Брат Одо замутнено, но с тайной угрозой взглянул на Ганелона:

– Ты знаешь много убедительных способов, брат Ганелон… Тебе помогут… Сделай так, чтобы, пусть и на цепи, но монах Викентий продолжил работу… Не забывай, он остался последним, кто держал в руках книги Торквата…

– Эти книги могли сгореть в огне, – возразил Ганелон. – Они могли уйти на дно моря. Они могли затеряться в дальних землях.

– Конечно… – брат Одо устало прикрыл глаза. – Но их читали, их видели… Попавшее в память людей уже никогда не уходит… Пусть монах по памяти восстановит все, что он когда-то прочел… Ты ведь знаешь, как тщательно читали эти книги монах Викентий и Амансульта, дочь барона-еретика…

– Она убита, – глухо сказал Ганелон.

– Эти книги внимательно читал маг старик Сиф, прозванный Триболо…

– Старика нет, – сказал Ганелон, опуская глаза. – Я думаю, он умер в Константинополе.

– Эти книги читал некто Матезиус, ученик мага… Видишь, как много людей прикасалось к дьявольским книгам…

– Но их уже нет.

– А монах Викентий?… Разве не он первый прикоснулся к старинным книгам?… У монаха Викентия великая память, брат Ганелон… Я знаю…

Помолчав, без всякой видимой связи со сказанным, брат Одо еле слышно добавил:

– Слава Господу, что у него есть такие слуги…

– О ком ты? – не понял Ганелон.

Брат Одо не ответил.

– Брат Одо, – мягко сказал Ганелон, беря в свои его холодеющие руки. – Приближается час, когда ты предстанешь перед Господом нашим. Скорбишь ли ты? Есть ли тебе в чем покаяться? Если это так, облегчи душу покаянием.

Брат Одо медленно всплыл из небытия:

– Слава Иисусу Христу… Я исповедался отцу Валезию, он отпустил мне… Но грешен, грешен… Конфитеор… Признаю… Нерадением своим оскорблял Господа… Сокрушаюсь…

– Все ли грехи ты вспомнил, брат Одо?

Брат Одо попытался что-то произнести, но не смог. Слова ему не давались. У него лишь получилось:

– Отец…

– Ты говоришь об отце Валезии?

Брат Одо отрицающе сжал узкие губы:

– Отец… Твой отец…

С изумлением Ганелон увидел, что по рябой щеке неукротимого брата Одо скользит слеза, оставляя за собой извилистую дорожку.

– Молись, брат Ганелон… За всех грешников… Молись и за своего отца богохульника…

Он бредит, решил Ганелон.

И снова сжал холодеющие руки брата Одо: